— Антон, а ты, оказывается, каменщик.
— Как это?
— А вот так.
— Откуда они это берут? И про печенье опять ни слова, вот стерва! А ведь самое дорогое!
— Позвоню Жожо. — Однако сработал автоответчик.
Мы с Антоном молча смотрели друг на друга — эмоционально мы были совершенно опустошены. И даже Эма странно притихла.
Мы так и продолжали молчать, пока Антон не сказал:
— Так, идея. — Он расстелил на полу мерзкий разворот и протянул мне руку. — Вставай.
— Что такое?
Он порылся в дисках.
— Так, посмотрим… «Секс Пистолз» подойдет? Нет, вот что нам нужно.
Он поставил запись фламенко.
Я, озадаченная, смотрела, как он гоголем выхаживает по комнате, притопывает и вскидывает руки над головой, и все это — прямо на газетных листах. Если честно, танцевал он здорово, ничуть не хуже Хоакима Кортеса. Эма, радуясь, что напряжение в доме как будто спало, визжала и скакала вокруг него. Музыка ускорялась, а вместе с ней — Антон, теперь он топал ногой и хлопал в ладоши все с большим жаром и щегольством, пока песня не кончилась. Тогда он эффектно откинул голову.
— Оле!
— Ле! — закричала Эма и тоже закинула назад голову, чуть не упав.
Заиграла следующая песня.
— Идем, — пригласил Антон.
Я притопнула ногой — мне это понравилось, я топнула еще раз и увлеклась. Я старалась пнуть посильнее в фотографию Марты, в ее противную физиономию, пока Антон не попросил уступить ему место.
— Дай-ка мне. Правильно, Эма, теперь ты.
Эма запрыгала по фотографии.
— Молодец, дочка, — похвалил Антон. — Оттопчись на ней как следует.
Потом Антон отошел чуть назад и с разбегу опустил свои ножищи на физиономию журналистки.
Мы трое топтали и мяли гадкий газетный текст, и мерзкая рожа Марты Хоуп-Джонс корежилась и распадалась. Заключительный аккорд Антон исполнил, взяв газетный лист, как плащ матадора, и дав мне пнуть его ногой со всей силы.
— Ну как, получше стало?
— Немного.
Тут появился Дурачок Пэдди.
— Что у вас тут за топот? У меня кусок штукатурки прямо в чай упал!
— В чай? — Антон поднял его на смех и вытолкал за дверь. — Дурака-то не валяй!
— А если правда? — из-за двери глухо протестовал Пэдди.
— Может, это вообще он виноват, — заметил Антон. — Не пел бы про Санта-Клауса — глядишь, она бы и не обозлилась так. Надо уезжать отсюда. Я серьезно! Пора подумать о покупке квартиры.
— На какие шиши? Нам только-только на жизнь хватает.
— Судя по тому, как продвигается твоя карьера, нам недолго осталось бедствовать.
— Судя по тому, как продвигается моя карьера, меня скоро на улице камнями забьют. — Я потянулась за телефоном. — В Деттол-хаус мы не едем.
— Почему?
— Стыдно на улицу показываться.
— Да пошли они все! Ты ничем не провинилась. Чего тебе стыдиться?
— Я думала, ты обрадуешься, что мы не едем.
— И обрадовался бы. Но сейчас важнее, чтобы ты не закисла. Если ты сейчас рассыплешься на кусочки, считай — Марта Хоуп-Джонс победила.
— Ладно, — устало проговорила я. — Едем.
Расписание поездов метро в северном Лондоне было до обидного скудным… Даже до того, как отменили поезд в 11.48. А потом и в 12.07.
Мы с Антоном и Эмой сидели на продуваемом всеми ветрами перроне в ожидании следующего поезда, молились, чтобы и его не отменили.
— Дебс вообще-то неплохой человек, — сказала я, чтобы поднять дух — свой и Антона.
Неплохой, — согласился Антон. — Она вообще не человек. Понаблюдай за ней сегодня. Она никогда не моргает. Говорю тебе, она пришелец. Не смотри! — вдруг закричал он, загораживая мне обзор: на соседней скамейке какая-то женщина листала «Дейли Эко». Мой желудок коварно заурчал. Интересно, она уже прочла обо мне? И сколько людей по всей Британии прочитали эту отраву?
Сорок пять минут спустя мы стояли у порога Деттол-хаус. Дебс открыла дверь и оглядела нас своими круглыми синими глазами. Эма моментально захныкала.
— Вас приглашали на обед, — «добродушно» проворчала Дебс, — а не на ужин.
На ней, как всегда, было что-то младенчески-пастельное, а легкие тапочки на ногах сияли такой белизной, что у меня защипало в глазах. Смотреть на них можно было только через картонку с дырочкой, какие используются для наблюдения за солнечным затмением.
— Прошу прощения за опоздание. — Я пыталась сложить коляску, а Антон успокаивал ребенка. — Поезда в метро не дождешься.
— Уж это мне метро! — снисходительно проворчала Дебс. Она относится к нам с Антоном так, будто мы живем, как цыгане, по собственной воле, а не объективно бедны. — Кто-то из вас определенно должен найти дельную работу!
Я предостерегающе глянула на Антона. Хозяйку убивать не положено!
— Входите. — Дебс повела нас в гостиную, каждый раз выставляя вперед ногу, прежде чем аккуратно опустить ее на пол.
На кухне нас ждал папа. Он обнял меня с таким видом, будто у нас умер близкий человек.
— Бедная моя девочка! — заохал он. Когда он наконец меня отпустил, в глазах его стояли слезы.
— Насколько я понимаю, ты уже видел «Эко», — сказала я.
— Ведьма, настоящая ведьма эта баба.
— Нехорошо так отзываться о законной супруге, — тихонько шепнул мне Антон.
— Чем я могу тебе помочь? — спросил папа.
— Не беспокойся. Надо поскорей об этом забыть, и все. Эма, поздоровайся с дедушкой.
— Ты только погляди на эту мордашку, — заворковал папа. — Куколка, а не ребенок.
Дебс налила всем выпить и радостно обратилась к Антону:
— Вижу, твоя шайка никак не угомонится?
— Это вы о чем, мама?
При слове «мама» Дебс слегка нахмурилась, но продолжала:
— ИРА
[2]
. Отказываются сложить оружие.
Всякий раз, как в новостях фигурирует ИРА, мы решаем этот ребус, и Антон уже давно отчаялся объяснить Дебс, что он не является ее членом. Антон ирландец, а для Дебс это достаточный аргумент. Беда Дебс в том, что она не признает иностранцев. Она не понимает, почему весь остальной мир не может просто входить в состав Англии.
Потом Антон поздоровался с Джошуа и Хэтти, детьми Дебс от первого брака, восьми и десяти лет от роду.
— А, — воскликнул он с выражением, — «дети кукурузы»!
