Однако…
— Красивая рубашка, — сказала я. На ней был нарисован «Кадиллак», мчащийся по пустынному шоссе. Очень круто. — И волосы твои мне нравятся. — Они блестели и стояли торчком — видно было, что он немало потрудился над прической.
— Спасибо, — ответил он и, помолчав, добавил: — Я их какой-то дрянью намазал, чтоб держались. Не слишком?
— Да нет.
— Можно предложить тебе выпить?
— Бокал белого вина. — Я устроилась на диванчике. — Но буду чередовать с минеральной водой. А перед тем как идти, я выпила стакан молока, теперь оно обволокло стенки желудка, и сегодня я не стану вытворять черт знает что, как в прошлый раз. Не слишком откровенно?
— Хм-мм… Да нет.
Он прошел к стойке. На спине его рубашки был такой же рисунок, только «Кадиллак» теперь не приближался, а удалялся.
Потом «Кадиллак» опять повернулся ко мне передними фарами.
— Твое вино. — Он поднял бокал. — За твой выход в свет.
Мы чокнулись, сделали по глотку, поставили бокалы на стол, и последовала неловкая пауза.
— Итак… как там угольное ведерко? — спросил Оуэн.
Но он опоздал — я уже успела начать атаку.
— Оуэн, эти неловкие паузы меня не устраивают. По ряду причин, о которых я сейчас не хочу распространяться, у меня на такие паузы времени нет. Нам надо двигаться ускоренными темпами. У нас нет времени неспешно узнавать друг друга; надо нажать на педаль. Это, конечно, звучит глупо, но, может, мы как-нибудь проскочим первые месяца три и перейдем к той стадии, когда люди остаются друг у друга дома «смотреть видео»?
Он с некоторой настороженностью посмотрел на меня, но потом, к моему вящему облегчению, произнес:
— То есть я уже видел тебя без косметики, так?
— Вот именно, ты правильно улавливаешь. И мы больше не спим каждую ночь. — Тут я почувствовала, что краснею; это был настоящий лесной пожар, он разгорался и разгорался. Я вспомнила, что мы с ним вообще ни разу не спали. Так. — О господи! — Я закрыла щеки руками. — Прости.
Мне захотелось домой. Я еще не была готова к выходу в свет, моя прямота меня пугала. Я сама себя не узнавала: что происходит?
— Прости меня, — повторила я. — Я не в своем уме, ну, немножко… Стресс, понимаешь?
Весь вечер вдруг повис на волоске, но тут Оуэн легко принял мои извинения и даже рассмеялся.
— После той нашей встречи я уже знаю, что тебе закон не писан.
Я жалко улыбнулась, мне не очень понравилось это определение, но, с другой стороны, раз он все равно уже считает меня чокнутой, то нет нужды и стараться выглядеть нормальной.
— Давай начнем игру, — предложил он. — Расскажи мне о себе, Джемма.
Хотя это была моя затея, мне вдруг стало неловко.
— Мне тридцать два года, я единственная дочь у родителей, занимаюсь организацией всевозможных мероприятий, работа ужасно нервная, но это не значит, что я ее терпеть не могу, живу в Клонскеге… Ничего не забыла?
— Машина?
— «Тойота МР-2». Да, я думала, это произведет на тебя впечатление. Теперь твоя очередь.
— «Хонда Сивик»-купе, со всеми наворотами, двухгодовалая, но в отличном состоянии.
— Повезло тебе. Что-нибудь еще?
— Кожаные сиденья, деревянная панель…
— Не прикидывайся. — Мне стало смешно. — Я имела в виду твою биографию.
— Мне двадцать восемь лет, я средний ребенок в семье, и с понедельника по пятницу я продаю свою душу корпорации «Эдачи Электронике».
— В какой именно ипостаси?
— Маркетинг. — Немного усталым тоном: — Пытаюсь убедить людей купить то, что мы производим.
— А есть у тебя куча ненавистных соседей по квартире?
— Нет, я живу… — тут он предательски сглотнул, — один.
— Отлично. Мне нужно в туалет.
— Удачи.
Вернулась я под впечатлением.
— Хитро придумано: кабинки спрятаны за умывальниками и зеркалами. Я их сто лет искала. Ты удачно выбрал заведение. А теперь давай продолжим рассказывать о себе. Два с половиной года назад моя лучшая подруга увела у меня любовь моей жизни, они и сейчас вместе, у них есть ребенок, но я их так и не простила — ни его, ни ее. Ты можешь уловить в моих словах обиду, но это оттого, что так оно и есть. А ты?
— Господи Иисусе! — Он был шокирован моим натиском. Ну вот, я опять переборщила. Но он ответил: — Я… Я встречался с одной девушкой.
Я ободряюще кивнула.
— Но мы расстались.
— Когда? И как долго вы встречались?
— М-ммм…
Я снова кивнула.
— Мы почти два года были вместе. Расстались… — он снова сглотнул, — перед самым Рождеством.
— Меньше четырех месяцев назад? А встречались два года?
— Со мной все в порядке.
— Не говори глупостей. Конечно, ты еще не отошел. Он продолжал стоять на своем, а я подумала: «И слава богу! Значит, ему от меня ничего не нужно!»
В последующие два часа, проведенные тут и еще в двух барах с запутанной обстановкой, я как следует насела на Оуэна и выпытала у него, что:
1) Он занимается тай-чи.
2) Он не ест креветки — не из-за аллергии, а просто не любит.
3) Одна нога у него на полразмера больше другой.
4) Он мечтает поехать отдохнуть на Ямайку.
5) Он считает, что поговорка «Есть ли человек, которого ты любишь настолько, что готов поделиться с ним последней пластинкой жвачки?» намного симпатичнее и гуманнее, чем новая, про парня, который пытается вынуть жвачку изо рта своей девушки, чтобы поделиться ею с только что объявившейся красоткой.
На каждый мой вопрос он задавал мне свой.
— Чего ты боишься больше всего?
— Состариться и умереть в одиночестве, — сказала я, смахнув слезинку. — Нет, нет! — Я жестом его успокоила. — Это из-за вина. А ты чего больше всего боишься?
Он задумался:
— Оказаться запертым в багажнике десятилетнего «Ниссана Микра» наедине с Ури Геллером.
— Отличный ответ! Идем танцевать.
Спустя несколько часов в его довольно опрятной для холостяка квартире мы весело кувыркались в постели. Без одежды. Я, конечно, думала об Антоне — последнем мужчине, с которым я спала; я думала, что после него ни с кем не смогу делить постель. Должна сказать, сегодня все было совсем по-иному. Не только с точки зрения эмоционального накала, но и физически — Антон был худой и долговязый, а Оуэн гораздо коренастее. Но я не жаловалась. Прежде чем продолжить, я поймала Оуэна за руку, заставила смотреть мне в глаза и с выражением объявила:
