Для пущего эффекта я стучу в такт словам ключами по стойке. Они тупо глазеют на меня, пока Лакированные Штаны взвешивают все «за» и «против».
— Ладно… так и быть… но если это не ваш диплом, придется его порвать.
Но я уже протискиваюсь к компьютеру, вталкиваю дискету в терминал номер шесть и как сумасшедшая кликаю мышью.
Медленно выплываю из глубин сна и отвожу свитер от лица, чтобы посмотреть время. Я отключилась почти на два часа. Слишком измученная, чтобы добраться до Джоша, каким-то образом, в полном тумане, я нашла этот убогий диван в дальнем углу вестибюля Бизнес-школы, где наконец меня окончательно свалила усталость.
Я сажусь, вытираю натекшую из уголка губ слюну, ловлю похотливый взгляд мужчины, листающего «Уолл-стрит джорнал» в соседнем кресле. Игнорирую его, вынимаю бумажник и ключи из импровизированного сейфа, а именно из-под собственной задницы, где они все это время пролежали в оранжевых подушках, и решаю побаловать себя настоящим кофе-эспрессо.
Иду по Ла-Гуардиа-плейс, где вовсю бушует весна. Майское небо ясно и безоблачно, а деревья перед «Ситибанк» усыпаны бутонами. Я улыбаюсь прохожим. Вот идет женщина, которая взяла быка за рога! Женщина, которая, несмотря на все бюрократические препоны, возможно, окончила Нью-Йоркский!
Я отношу пятидолларовую чашечку кофе на скамейку в парке на Вашингтон-сквер, чтобы понежиться на солнышке, и кладу голову на блестящую черную спинку скамьи из литого железа. В этот час в парке почти нет народу, разве что дети и торговцы наркотиками, но никто не в силах нарушить моего покоя.
К скамье направляется женщина, толкающая клетчатую прогулочную коляску с малышом и сжимающая под мышкой пакет из «Макдоналдса». Садится, поворачивает ребенка к себе лицом, вынимает два макмаффина с яйцом и отдает один питомцу. У наших ног сгрудились голуби, что-то выклевывая в кирпиче. Целый час остается до того, как нужно забирать Грейера из детского сада. Может, поискать в магазинных витринах какой-нибудь миленький сарафанчик, который можно надеть в теплый летний вечер, когда так хорошо пить с Г.С. мартини на берегу Гудзона.
Я наблюдаю, как женщина достает из пакета коробочку с яблочным пирожком, представляю восхитительный вкус, рассеянно смотрю на маленький рюкзак, висящий на ручке коляски. Да… пирожок и молочный коктейль, возможно, шоколадный…
Пытаюсь разобрать рисунок на рюкзачке. Маленькие грушевидные фигурки разных цветов… да это… это же телепузики!
Кофе попадает не в то горло, и я кашляю, выплевывая коричневую струю на добрых три фута.
О Господи. О МОЙ БОГ!
Я пытаюсь отдышаться. Испуганные голуби вспархивают. Перед глазами вспыхивает кадр за кадром: Хэллоуин, поездка домой, норковый воротник миссис N., дремлющий Грейер. Храп мистера N., и что-то непрерывно щебечущая миссис N. Я покрываюсь липким потом. Растираю рукой лоб, стараясь подстегнуть память.
— О мой Бог! — говорю я, отчего испуганная женщина собирает еду и пересаживается на ту скамью, что поближе к улице. В эти последние семь месяцев я каким-то образом ухитрялась начисто выбросить из головы, что, сидя в лимузине, согласилась на поездку в Нантакет! И что несколько порций водки с тоником побудили меня «подписаться» на эту авантюру!
«О. Мой. Бог!»
Я колочу кулаками по скамейке. Дерьмо! Не хочу, не хочу жить с ними в одном доме! Достаточно и того, что я терплю здесь, в городе, когда все-таки могу в конце дня удрать домой! И что теперь? Лицезреть мистера N. в пижаме? В нижнем белье? Да и увидим ли мы его вообще?
На что она надеется? На милый семейный отдых? Или они собираются разделить спальню ширмой? Избить друг друга до полусмерти веслами от каноэ? Поместить мисс Чикаго в домик для гостей?
Мисс Чикаго…
«МАТЬ ТВОЮ!»
Я вскакиваю, охлопывая себя. Мать твою, мать твою, мать твою! Ключи, кофе и бумажник на месте. Нет только гребаного конверта!
Я повторяю свой маршрут, мечусь по тем местам, где могла его оставить: в кафе, на оранжевом диване, около почтового ящика доктора Кларксона…
Стою, задыхаясь, вся в поту, перед справочной компьютерного центра.
— Слушай, ты, вали отсюда, иначе позову охрану, — шипит Дилан, стараясь принять грозный вид.
Я не могу говорить. Мне дурно. Я хотела обрести самостоятельность и сохранить достоинство. А вместо этого оказалась жалкой воровкой, укравшей восемьсот долларов и грязное белье. Я кретинка и преступница.
— Слушай, я не шучу, катись поскорее. С полудня здесь дежурит Боб, а он не такой пушистый, как я.
Точно полдень. Нужно бежать за Грейером и волочь его на день рождения Дарвина.
— ОТСТАНЬ! МНЕ ЭТО НЕ НРАВИТСЯ! — вопит Грейер, лицо которого почти расплющено о металлические поручни, окаймляющие верхнюю палубу прогулочного катера.
Я присаживаюсь на корточки и шепчу в ухо его мучителю:
— Дарвин, если ты немедленно не отойдешь от Греиера, я вышвырну тебя за борт.
Дарвин поворачивается и потрясенно таращится в мое улыбающееся лицо. Добрая Колдунья/ Злая Колдунья после трех часов сна и восьмисот ухнувших в небытие долларов говорит: «Эй, парень, не стоит со мной сегодня связываться!»
Он нерешительно отступает на несколько футов, и Грейер, на щеке которого остался ярко-красный отпечаток железной трубы, цепляется за мою ногу. Грейер стал одним из последних объектов издевательств именинника, как ранее остальные пятьдесят гостей, оказавшихся пленниками на взятом напрокат прогулочном катере.
— Дарвин! Милый. Пора подавать именинный торт! Иди к столу, и Сайма поможет тебе со свечками.
К нам скользит миссис Цукерман в изящных балетках от Гуччи. Сказочное видение в розовом и золотом, залитое бриллиантами, сверкающими нестерпимым блеском на жарком солнце.
— Ну, Грейер, что с тобой? Не хочешь торта?
Она направляет свое трехсоттысячедолларовое сияние в сторону Грейера и опирается о поручень рядом со мной. Я слишком устала для светской беседы, но все же в состоянии нацепить на физиономию то, что, надеюсь, можно назвать очаровательной улыбкой.
— Чудесный праздник, — бормочу я, сажая Грейера себе на бедро подальше от беды, чтобы он мог увидеть белоснежный торт.
— Мы с Саймой планировали его несколько месяцев. Пришлось поломать головы, чтобы превзойти прошлогоднее празднество в Грейси-Мэншн, но я сказала: «Помните, Сайма, творчество — это часть той особенной атмосферы, которую вы принесли в нашу семью, так что дерзайте!» И, позвольте заверить, она оказалась на высоте!
С кормы доносятся вопли, и Сайма в панике мчится мимо нас. Ее преследует Дарвин с горящей зажигалкой от Тиффани.
— Дарвин, — небрежно журит его мать. — Я просила тебя лишь помочь Сайме, а не сжигать ее!
Весело смеясь, она берет у него зажигалку, опускает крышечку и отдает покрасневшей Сайме.
