– Мысли смертных совсем другие, – отрезал Ом. – Думаешь, слова в голове возникают как на небе? Ха! С таким же успехом можно искать смысл в куче отбросов. Намерения – да. Эмоции – да. Но не мысли. Если зачастую ты сам не знаешь, о чем думаешь, почему это должен знать я?
– Потому что ты – Бог, – резонно ответил Брута. – Бездон, глава LVI, стих 17: «Он знает о мыслях смертного, и нет от Него секретов».
– Бездон – это тот, у которого были гнилые зубы?
Брута повесил голову.
– Послушай, – сказала черепашка. – Я – это я. И я не виноват, если люди думают иначе.
– Но ты же знал о моих мыслях… Там, в саду… – пробормотал Брута.
Черепашка несколько помедлила с ответом.
– Тогда было совсем по-другому, – наконец сказала она. – Это были… не мысли. Это была вина.
– Я верую в Великого Бога Ома и Справедливость Его, – сказал Брута. – И буду продолжать верить, что бы ты там ни говорил и кем бы ты ни был.
– Приятно слышать, – горячо поддержала черепашка. – Придерживайся этих убеждений и дальше. Кстати, где мы находимся?
– На корабле, – ответил Брута. – В море, и нас болтает.
– Мы плывем в Эфеб на корабле? А чем пустыня вам не угодила?
– Ни один человек не может перейти пустыню. В ее сердце не выживает никто.
– Но я-то там выжил.
– Плавание займет всего пару дней, – успокоил Брута, и его желудок сжался, хотя судно едва отошло от пристани. – Говорят, Господь…
– …То есть я…
– …Послал нам попутный ветер.
– Я посылал? О да, послал. В общем, доверься мне. И не волнуйся, море будет гладким, как мельничный поток.
– Я имел в виду мельничный пруд! Мельничный пруд!
* * *
Брута словно прилип к мачте.
Некоторое время спустя рядом с ним на бухту троса опустился матрос и с интересом посмотрел на юношу.
– Можешь ее отпустить, святой отец, она сама прекрасно стоит.
– Море… Волны… – пробормотал Брута, стараясь не открывать рот, хотя блевать уже было нечем.
Матрос задумчиво сплюнул.
– Ага, – кивнул он. – Наверное, они такой формы, чтобы лучше гармонировать с небом.
– Но корабль весь трещит!
– Это ты точно подметил.
– То есть… то есть это не шторм?
Матрос вздохнул и удалился.
Через какое-то время Брута рискнул отпустить мачту. Никогда еще ему не было так плохо.
И дело было не только в морской болезни, он не понимал, где находится. А Брута всегда знал, где находится. Место, где он находится, и существование Ома были единственными несомненными фактами в его жизни.
Этим он походил на черепах. Понаблюдайте, как передвигается черепаха, и вы заметите, что периодически она останавливается, словно запоминает пройденный путь. Где-то в множественной вселенной наверняка существуют маленькие приборы передвижения, контролируемые электрическими разумными двигателями под названием «черепахи».
Брута всегда знал, где находится, – он помнил, где был до этого, постоянно подсчитывал шаги и подмечал все ориентиры. Внутри его головы находилась особая нить памяти, которая, если обратно подключить ее к тому, что управляет ногами, заставила бы Бруту пятится назад по дорогам жизни к самому месту рождения.
Лишившись контакта с землей, эта нить оборвалась.
Ома в коробе принялось швырять из стороны в сторону и подбрасывать – это Брута неверными шагами двинулся к лееру.
Всем, за исключением юного послушника, казалось, что судно резво несется по волнам, а погода для морского путешествия стоит самая благоприятная. В кильватере – где бы это ни было – кружили морские птицы. Справа от судна из воды выскочила стайка летучих рыб, спасаясь от назойливого внимания дельфинов. Брута смотрел на серые силуэты, проскакивающие под килем, – это был мир, где никогда ничего не нужно считать, ничего не нужно делать…
– А, Брута, – привел его в чувство голос Ворбиса. – Кормишь рыб, как я посмотрю.
– Нет, господин, – ответил Брута. – Мне очень плохо, господин.
Он обернулся.
Сержант Симони – мускулистый молодой человек с непроницаемым лицом настоящего профессионального солдата – стоял рядом с каким-то человеком, в котором Брута с трудом узнал «главного морского волка» – хотя, возможно, эта должность называлась как-то по-другому. Тут же стоял улыбающийся эксквизитор.
– Это он! Это он! – раздался в голове Бруты панический вопль черепашки.
– Кажется, наш молодой друг не очень хороший моряк, – заметил Ворбис.
– Это он! Я его сразу узнал!
– Господин, я бы предпочел вообще никогда не становиться моряком, – сказал Брута.
Короб весь затрясся от яростных прыжков.
– Убей его! Срочно найди что-нибудь острое! Сбрось его за борт!
– Пойдем с нами на нос, Брута, – пригласил Ворбис. – Судя по словам капитана, нам предстоит увидеть много интересного.
На лице капитана застыла глупая улыбка человека, попавшего между молотом и наковальней. И тем, и другим Ворбис владел в совершенстве.
Брута потащился за ними.
– В чем дело? – рискнул шепнуть он.
– Это он! Лысый! Сбрось его за борт!
Ворбис полуобернулся, увидел смущенное лицо Бруты и улыбнулся:
– Уверен, это значительно расширит наш кругозор.
Он повернулся к капитану и указал на крупную птицу, скользящую над гребнями волн.
– Альбатрос бесцельный, – с готовностью пояснил капитан. – Летает от самого Пупа до самого Кра…
Он осекся. Но Ворбис с видимым удовольствием наслаждался видом.
– Он меня перевернул на самом солнцепеке. Ты только посмотри на его мысли!
– От одного полюса мира до другого, – неловко закончил слегка вспотевший капитан.
– Правда? – спросил Ворбис. – Но зачем?
– Никто не знает.
– За исключением Господа, конечно, – сказал Ворбис.
Лицо капитана стало болезненно желтым.
– Разумеется. Несомненно.
– Брута! – орала черепашка. – Ты меня слышишь?
– А вон то? – спросил Ворбис.
Моряк проследил за его вытянутой рукой.
– О. Летучие рыбы, – быстро ответил он. – Хотя на самом деле летать они не умеют. Просто набирают скорость, выскакивают из воды и какое-то время планируют в воздухе.
– Одно из чудес Божьих, – кивнул Ворбис. – Бесконечное многообразие, правда?
