А сейчас ему предстояло перейти через пустыню. Что в этом страшного?…
Пустыня – это то, во что ты веришь.
Ворбис всмотрелся вглубь себя.
И смотрел еще долго.
Пока не опустился на колени.
– Я ВИЖУ, ТЫ ЗАНЯТ, – промолвил Смерть.
– Не покидай меня! Здесь так пусто!
Смерть окинул взглядом бескрайнюю пустыню. Потом щелкнул пальцами, и к нему прискакала белая лошадь.
– Я ВИЖУ ТЫСЯЧИ ЛЮДЕЙ, – сказал он, запрыгивая в седло.
– Но где? Где?
– ОНИ ЗДЕСЬ. РЯДОМ С ТОБОЙ.
– Я никого не вижу!
Смерть подобрал поводья.
– И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, – пожал плечами он.
Лошадь двинулась вперед.
– Я не понимаю! – закричал Ворбис.
Смерть остановился.
– ВОЗМОЖНО, ТЫ УЖЕ СЛЫШАЛ ЭТУ ФРАЗУ, – задумчиво проговорил он. – АД – ЭТО ДРУГИЕ ЛЮДИ.
– Да, конечно.
Смерть кивнул.
– СО ВРЕМЕНЕМ, – сказал он, – ТЫ ПОЙМЕШЬ, ЧТО ЭТО НЕПРАВДА.
Первые корабли подошли к мелководью, и солдаты горохом посыпались из них, погружаясь в волны по шею.
Никто так и не понял, кто именно командует флотом. Большинство прибрежных стран ненавидели друг друга не по каким-то личным причинам, а на исторической основе. С другой стороны, если разобраться, нужно ли какое-то командование? Все и так знали, где находится Омния. Страны, пославшие свои флоты, ненавидели Омнию больше, чем других своих соседей. Теперь возникла необходимость того, чтобы… она перестала существовать.
Генерал Аргависти Эфебский считал себя главнокомандующим, потому что он мстил за нападение на Эфеб, хотя кораблей у него было мало. Зато империатор Борворий Цортский точно знал, что командует он, потому что у него было больше кораблей. В то время как адмирал Рам-ап-Эфан Джелибейбский тоже считал себя главнокомандующим, потому что был человеком, который всегда считал себя командующим чего-либо. Единственным капитаном, который не считал себя главнокомандующим флота, был Прыт Бендж, рыбак из племени болотных кочевников, о существовании которых другие страны даже не подозревали, – лодка Бенджа просто оказалась на пути флота и была вынуждена пойти вместе со всеми. В связи с тем, что его племя свято верило в то, что во всем мире живет лишь пятьдесят один человек, поклонялось гигантскому тритону, разговаривало на совершенно непонятном для других языке и никогда не видело металла или огня, капитан большую часть времени пребывал с озадаченной улыбкой на лице.
Когда суда наконец достигли берега, каменистого и неприветливого, а не покрытого илом и не заросшего тростником, каким пристало быть настоящему берегу, капитан Прыт Бендж вытащил свою тростниковую лодку на гальку и присел рядом, заинтересованно следя за тем, что же будут делать эти типы в шляпах с перьями и блестящих кольчугах.
Генерал Аргависти осмотрел берег.
– Нас не могли не заметить, – заявил он. – Почему же в таком случае нам позволили занять столь выгодный плацдарм?
Барханы окутывала легкая дымка. На берегу появилась точка, которая то увеличивалась, то сокращалась в мерцающем свете.
Солдаты хлынули на берег.
Генерал Аргависти заслонил от солнца глаза.
– Этот парень просто стоит там, – спустя некоторое время констатировал он.
– Возможно, он шпион, – предположил Борворий.
– Ерунда. Как он может быть шпионом в собственной стране? – возразил Аргависти. – Кроме того, будь он шпионом, он бы попытался к нам подкрасться. Шпионы обычно крадутся – так их и определяют.
Фигура продолжала стоять у подножия бархана. Что-то странное было в ней. Аргависти встречался со многими неприятельскими армиями и знал, что нормально, а что – нет. Одинокая фигурка на неприятельском берегу – это абсолютно ненормально. Он вдруг понял, что не может отвести от нее глаз.
– У него что-то в руках, – сказал наконец Аргависти. – Сержант? Пойдите и приведите этого человека сюда.
Спустя несколько минут сержант вернулся.
– Он сказал, что встретится с вами на берегу, сэр.
– Я разве не приказывал привести его сюда?
– Он отказался идти, сэр.
– У тебя что, меча с собой не было?
– Был, сэр. Я его даже немного потыкал, но он все равно не пожелал сдвинуться с места, сэр. Кстати, у него мертвое тело, сэр.
– На поле боя? С каких это пор на поле боя разрешается приносить свои трупы?
– Кстати… сэр…
– Что?
– Он говорит, что, вероятно, является местным сенобиархом. И хочет обсудить условия мирного договора.
– Правда? Мирного договора? Знаем мы, какие у Омнии мирные договоры. Передай ему… нет. Возьми пару солдат и притащи его сюда.
Брута шел между солдатами через организованный беспорядок военного лагеря. «По идее, я должен испытывать страх, – говорил он себе. – В Цитадели я боялся всего. А сейчас – нет. Я уже пережил страх, оставил его позади».
Периодически солдаты подталкивали его. Противнику не позволялось свободно идти по лагерю, даже если он сам сюда пришел.
Его подвели к раскладному столу, за которым сидели крупные мужчины в военной форме различных стилей и еще какой-то человек с кожей оливкового цвета, потрошивший рыбу и с надеждой смотревший на всех.
– Итак, – сказал Аргависти, – ты – сенобиарх Омнии?
Брута бросил тело Ворбиса на песок. Глаза всех присутствующих опустились.
– Я его знаю, – сказал Борворий. – Это же Ворбис! Наконец-то его убили. И перестань предлагать мне рыбу. Кто-нибудь знает этого человека? – указал он на Прыта Бенджа.
– Его убила черепаха, – сказал Брута.
– Правда? Не удивлен. Никогда не доверял этим мерзким созданиям, вечно ползают повсюду. Послушай, я же сказал, не хочу я твоей рыбы! Он – не из моих людей, это я точно знаю. Может, из ваших?
Аргависти раздраженно махнул рукой.
– Кто тебя послал, мальчик?
– Никто. Я сам пришел. Но можно сказать, что я пришел из будущего.
– Ты – философ? А где тогда твои губка и мочалка?
– Вы пришли, чтобы объявить войну Омнии. Я не считаю это разумным.
– С точки зрения Омнии, разумеется.
– С любой точки зрения. Скорее всего, вы нас победите. Но не всех. А что вы будете делать потом? Оставите тут гарнизон? Навсегда? Следующее поколение будет мстить. Его будет мало интересовать, почему вы так поступили. Вы превратитесь в угнетателей. И они будут сражаться. Возможно даже, одержат победу. После чего начнется другая война. А когда-нибудь много позже люди будут недоуменно вопрошать друг у друга: «И почему они тогда не договорились? Там, на берегу, прежде чем все это началось. Прежде чем погибло столько людей». Сейчас у нас есть шанс. По-моему, нам очень повезло.
