– Прекрати пялиться, – прошипела я на ухо дочери, подталкивая ее в сторону подвала. – Принеси-ка лучше три бутылки.
Джейсон с приятелем в возбуждении ерзали на своих табуретах, пихая друг друга локтями (посмотри-ка, кореш, вот это чучело!).Шрам через все лицо и бандитская черная повязка явно произвели впечатление. Рикки с небывалой скоростью слетала в подвал – обычно ее туда как за смертью посылать.
Втискиваясь в кресло и располагаясь поудобнее, Мак чуть слышно крякнул от боли, и это был единственный звук на фоне всеобщего молчания, нарушаемого только шкворчанием лепешек на плите.
Я вынула ледяные бутылки из рук оцепеневшей Рикки.
– Если мне не изменяет память, ты была прямо-таки перегружена домашними заданиями?
– Да, решили подготовиться к тесту вместе с Сарной, – заискивающе пролепетала она.
– Для возни с лепешками ты время нашла. Так почему было не погулять с матерью?
Это из-за тебя я уничтожила коробку шоколадных пирамидок. Жертва я, жертва! А если б ты пошла со мной, я не села бы в автобус. Так что твоя вина, твоя, твоя!
–Прости, – вздохнула Рикки.
Вместе с Сарной они ретировались на второй этаж – прихватив блюдо с лепешками и бутылку колы из заначки Софии.
Мои воспитательные порывы запоздали на пятнадцать лет. Чувство вины надо внушать с самого рождения. Сара-Джейн обзавелась этим чувством в церкви, которую неустанно посещала. Меня наградила тем же подарочком бабушка. Я же так стремилась всегда и во всем быть Идеальной Матерью, что позабыла передать собственным детям эту фамильную ценность.
Джейсон с приятелем выкатились во двор и устроили там шумную возню. Они тоже благополучно обходились без моего общества. Я уселась за стол, где гости уже с удовольствием уплетали сочные лепешки. Мак откусил от своей едва ли не половину и теперь жевал, мечтательно закрыв глаза, словно погруженный в священный ритуал.
– Божественно! – вымолвил он наконец. Я затылком ощутила ликующее сияние, озарившее лицо Софии. Схватила лепешку, откусила и замерла в упоении, смакуя тончайшие оттенки своих ощущений. Вот он, восхитительный миг, когда вкус любимого блюда раскрывается во всей полноте, словно цветок!
М-да, представляю, что за вид у меня будет поутру. Заплывшие глаза, отекшие ноги, опухшие пальцы... Самое оно для статуи Будды, но никуда не годится в современной Америке. Едва мне минуло тридцать пять, как начались фокусы с обменом веществ. Стоило отведать копченого, соленого или острого, и меня разносило, как воздушный шар. Веки надувались изнутри, и узенькие щелочки-глаза норовили совсем заплыть – экзотическая восточная красавица с плоским, как блин, лицом.
Лишь утолив голод и лениво пожевывая уже из чистой склонности к излишествам, мы начали разговор. Я сделала знак Софии, чтобы она прекратила поставлять нам лепешки.
– Как жизнь? – поинтересовался Кэмерон.
– Все прекрасно, как всегда. Фрэнклин начал борьбу за кресло сенатора.
– Да-да, слыхал. Удачи! Тебе, наверное, и присесть-то некогда?
– Не сказала бы. Вообще-то пока мне ничего и не поручали.
Ненавижу эти жалостливые интонации, но остановиться я уже не могла. Так хочется чувствовать себя нужной... или хотя бы полезной... Мак обмакнул очередную лепешку в соус.
– Миссис Аверс, а что вы делаете, пока мистер Аверс окучивает избирателей?
Я потеребила бумажную салфетку, потом стала методично отрывать от нее мелкие клочки и укладывать их кучкой перед собой. И куда только люди пристраивают руки, если не держат в них сигарету?
– Веду субботнюю колонку для Кэмерона.
– Похоже, в этом районе все поголовно пишут для “Глоб”.
– Мы сейчас встретили Франсину и Роналда, – объяснил Кэмерон.
– Мы с Кэмероном первыми поселились здесь, – усмехнулась я. – Но газетчики и впрямь норовят держаться стаями. Эванстон
[5]
, Гайд-парк – шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на журналиста. Впрочем, я уже почти и не журналист. Так, кропаю понемногу. Кэмерон печатает мои заметки раз в неделю – помогает поддерживать себя в форме.
– Кэмерон не способен на жалость, – возразил Мак. – Надо мне самому почитать ваши работы.
– Лучше возьмите подшивку за прошлый год. Недавно умерла моя подруга, и с тех пор у меня все пошло кувырком...
Тут я осторожно глянула на главного редактора. Не мог же он не заметить, до какого убожества докатилась моя субботняя колонка? Но Кэмерон с сочувствием произнес, коснувшись моей руки:
– Очень жаль Сару-Джейн. Мне в самом деле очень жаль. Она была замечательным человеком.
В глазах защипало. Опять. Я всхлипнула и растерла слезы по щекам. От салфетки осталась кучка мельчайших бумажных хлопьев, я аккуратно подровняла ее и буркнула:
– К тому же пытаюсь бросить курить.
– Здорово, – обрадовался Кэмерон. – Говорят, это тяжелее, чем соскочить с героина.
– Вот таких слов мне не хватало. – Я поправила блузку. – Проблема в том, что вместо сигарет я налегла на еду. А разница... огромная. – И я судорожно сглотнула.
– То-то я смотрю, выглядишь колоссально, – рассмеялся Кэмерон. – Теперь понятно почему.
Глаз Мака медленно просканировал меня с ног до головы:
– Похоже, раньше вы были чересчур костлявы. Грубая лесть, но на душе потеплело. Я рассмеялась:
– Вы просто расцветили мою жизнь радужными красками.
Эх, видел бы он, как я выглядела на самом деле – в те дни, когда по праву слыла неотразимой. Но нельзя же ни с того ни с сего сорваться со стула и притащить в кухню альбом с семейными фотографиями. Нужен повод проделать все это к месту, между прочим... вот только какой?
Кэмерон удрученно вздохнул:
– Если бы моя дочь прибавила немного... хоть немного... совсем разум потеряла со своими бесконечными диетами.
– Типун тебе на язык! Мишель удар хватит, случись ей набрать вес.
– На прошлой неделе ее приглашали на вечеринку. Так она в последний момент отказалась идти. Наотрез. Она, видите ли, поправилась до сорока восьми килограмм и не смеет показаться на людях в таком виде.
Меня пробрала холодная дрожь.
– А какого она роста?
– Почти метр восемьдесят.
Мы с Кэмероном погрузились в тоскливое молчание – каждый о своем.
Мак достал пачку “Кэмел” и щелкнул зажигалкой, и не подумав попросить разрешения. Сегодня же запишу в ежедневнике – срочно купить таблички “Здесь не курят!”. Увешаю ими весь дом.
София ловко подсунула гостю давно стосковавшуюся по делу пепельницу. Дразнящий никотиновый аромат мигом добрался до моих ноздрей, и я затряслась, заглатывая его в полную силу легких.
