– Да уж. – Марков притормозил перед поворотом, а потом снова нажал на газ. – Видела бы ты их в аэропорту, Линди. Помнишь, я тебе рассказывал? У меня до сих пор при воспоминании о тех минутах волосы дыбом встают и мурашки по спине бегут от затылка до задницы. Стою за пальмой в кадке и жалею, что это не настоящая пальма, потому что, если вдруг Лазар меня застукает, деваться мне некуда. Тогда все. Конец. Верная смерть. При виде этого человека, Линди, жалеешь, что при тебе нет распятия. От таких только одно спасение – вязанку чеснока на шею и молись до потери сознания. Трясусь за этой чертовой пальмой и думаю: «Скорее бы третьи петухи прокукарекали…»
– Брось, Марков, это уж ты загнул. Лазар – мужчина бодрый, энергичный, подтянутый, загорелый…
– Но только не в ту ночь. Он был весь белый, Линди. Лицо совершенно белое, а в нем – жажда. Понимаешь? Жажда! Вылитый вампир. И когда она заговорила о детях, младенцах…
– А ты уверен, что она говорила именно о них, Марков? Ты не ослышался?
– Я сам говорю по-французски, Линди. Я знаю, как по-французски будет «младенец». И как «ребенок», знаю. И как «сын», тоже. Она все время об этом твердила: мол, хочу вернуть своего малыша, хочу моего сына. А он только одного хотел – заткнуть ей рот, утихомирить ее… – Марков замялся ненадолго, и голос его зазвучал чуть мягче. – Он поцеловал ее, Линди. Поцеловал…
– Раньше ты мне этого не говорил.
– Не говорил. Отчего-то мне казалось кощунственным обсуждать это. Мне не следовало быть там, не следовало этого видеть. Сперва я навострил уши, как собака при виде дичи, но тут же почувствовал стыд. Это подглядывание показалось мне позорным.
– Что, однако, не помешало тебе позвонить мне…
– Ты права, нимб святости мне не идет. Но ты бы видела, как он поцеловал ее… – Марков снова запнулся. – Да, он хотел заставить ее замолчать, но это было не единственной причиной. Было видно: он любит ее, более того, хочет ее. По его виду можно было сказать, что он готов умереть за нее. А может быть, знает, что скоро умрет она. Трудно сказать…
– Марков, ты не можешь знать этого, – произнесла Линдсей, когда они, еще раз завернув за угол, увидели наконец огни «Сен-Режи». – Ты слишком мнителен и делаешь из мухи слона, думая, что видишь скрытую сторону событий.
– Нет. – Марков затормозил и, повернувшись к ней, снял очки. На сей раз ей было позволено как следует разглядеть выражение его глаз.
Теперь она видела, что тон Маркова ввел ее в заблуждение. Пристыженная, Линдсей пожала ему руку. Он криво усмехнулся.
– Я знал это наверняка, – сказал Марков. – Надеюсь, ты понимаешь? Этот печальный край и его наречие хорошо мне известны. Я сам побывал там чуть больше двух лет назад. Этот язык не надо учить – стоит только раз услышать его, и он остается в твоей памяти навсегда. Не правда ли?
– Навсегда, – согласилась Линдсей, которой самой довелось побывать вблизи этой унылой территории. Наклонившись, она поцеловала Маркова на прощание.
– Поосторожней с Макгуайром! – выкрикнул он ей вслед, высунувшись из машины. – Следи за тем, что говоришь ему. Встречаемся завтра днем у Шанель. Не забудешь?
* * *
Линдсей в нерешительности остановилась в вестибюле, где до сих пор было полно народу. Ей не терпелось рассказать все услышанное Роуленду, отчаянно хотелось увидеть его, однако было уже почти два часа ночи. Посмотрев в раздумье на телефон, она все-таки набрала внутренний номер его апартаментов. После второго гудка он снял трубку.
– Нет-нет, о чем разговор! Приходи, конечно, – прервал Макгуайр ее извинения. – Я не сплю, работаю. И Джини со мной. Она только что из Амстердама. Наш номер – 810.
Для Линдсей это было сюрпризом, хотя и не очень большим. Очевидно, Джини была не так уж недоступна, как полагал Макс. Скорее всего Роуленду в конце концов все же удалось отловить ее. А уж Джини, если включится в стоящее дело, готова работать ночи напролет. В последнем сомневаться не приходилось. «Для Джини в таких случаях два часа ночи – детское время», – с улыбкой подумала Линдсей, входя в номер. Она застала Роуленда у факс-аппарата, а Джини – у телефона. Подруга быстро тараторила что-то по-французски. Оба выглядели очень бодрыми, даже, пожалуй, чуть взвинченными. Роуленд сразу же пустился в повествование о том, что ранее днем мельком видели Майну Лэндис, а стало быть, пришлось немного повозиться с факсом, чтобы перегнать эту новость в редакцию «Корреспондента» и британскую полицию. Теперь же Джини пыталась раздобыть дополнительные детали.
Роуленд подвел Линдсей к дивану в дальнем углу комнаты. Линдсей села, он остался стоять. Она начала пересказывать то, что услышала от Маркова. Роуленд внимательно слушал. Один или два раза он оглянулся на Джини, потом задал какой-то вопрос. Линдсей с энтузиазмом продолжила рассказ и, только подходя к концу, вдруг ощутила, что что-то здесь не так.
У нее появилось чувство, будто она находится среди театральных декораций. Внешне все было пристойно, даже слишком. Поодаль виднелась дверь, судя по всему, в спальню. Она была закрыта. За внешним порядком и деловитостью здесь крылось какое-то напряжение. Линдсей подняла изумленный взгляд на Роуленда. В его облике и манере держаться не было ничего необычного. Тогда она искоса взглянула на Джини, которая разговаривала, нервно теребя провод трубки. С языка Линдсей едва не посыпались вопросы к подруге. На каком этаже находится ее номер? А может, она остановилась не здесь, а в каком-нибудь другом отеле? Однако Линдсей вовремя поняла, что подобное любопытство лучше оставить при себе. Тема была явно не для обсуждения.
Джини наконец завершила разговор и положила трубку. Она посмотрела на Роуленда, потом отвела глаза в сторону и приступила к изложению сути. Действительно, Майну Лэндис видели. Ее личность не была установлена точно, но не вызывало никаких сомнений то, что девушка, подходящая под описание, и молодой человек, внешне напоминающий Стара, замечены переодетым полицейским в Восьмом округе. Вытащив карту Парижа, Джини быстро разложила ее на письменном столе.
– Вот, – ткнула она пальцем. – Их видели на этой улице, в районе Сен-Жерменского предместья… – Джини нахмурилась. – Я знаю этот район. Они находились всего в нескольких кварталах от того места, где умерла Мария Казарес. Странно, однако.
Роуленд подошел к столу и тоже склонился над картой.
– А разве известно, где она умерла? – поинтересовалась Линдсей.
– Что? – непонимающе посмотрел на нее Роуленд. – А-а… Да-да, уже известно. Об этом говорили в ночных выпусках новостей. Она навещала какую-то свою старую служанку, которая уже на пенсии. Попили вместе чаю, и Мария Казарес внезапно потеряла сознание. Судя по первым сообщениям, к тому времени, когда туда прибыла «Скорая помощь», надежд уже не было никаких.
– Ого, много же они рассказали, – удивленно протянула Линдсей.
– Думаю, у них просто не было выбора. Эту бригаду «Скорой помощи» некоторые французские журналисты начали осыпать стофранковыми бумажками уже через полчаса после того, как распространился слух о кончине Казарес. А уж когда об этом объявили официально, тут такое началось… По больнице, куда доставили ее труп, папарацци расползлись как тараканы – ничем не выкуришь. Об этом тоже в теленовостях говорили.
