– Я хочу, чтобы ты знала, – нерешительно проговорил он. – Мне очень стыдно за то, что я так напустился на тебя. И не только потому, что я был не прав, причем в отношении сразу двух вещей. Кроме того, я просто сорвался и наговорил тебе в запале такого, чего женщина мужчине обычно простить не в состоянии. – Роуленд опять замялся. Было видно, что это признание дается ему с немалым трудом. – Вопреки всему, что обо мне болтают, я очень редко выхожу из себя до такой степени. Но теперь мне понятно, почему я не сдержался на сей раз.
Джини не могла им не восхищаться. Во время покаяния взгляд его ни разу не дрогнул. Не только она – любая на ее месте поняла бы, что этот человек имеет в виду. Значение его слов было абсолютно ясно. Выражение его лица, его тон раскрывали все. Возможно, в его объяснении и были кое-какие недомолвки, но это было настоящее признание мужчины. Это показалось ей довольно характерным для Роуленда. Он построил свою речь так, что она с равным основанием могла оставить его откровения без внимания или со всей пылкостью ответить на них.
Она смотрела на него, зачарованная его взглядом. Ей было известно, что если он заговорит снова, если захочет высказаться более откровенно, то она обретет полную свободу. Можно будет спокойно пройти мимо него, выйти в эту дверь. Джини выжидала. Он тоже молчал. Однако за них обоих говорила тишина. Сейчас Джини особенно отчетливо ощущала опасность – опасность следующего шага, опасность непредвиденного. Ощущала опасность ее ответа, еще не произнесенного, но уже готового сорваться с уст. У нее было такое чувство, будто время ускоряет ход. Секунды мчались подобно железнодорожному составу, несущемуся с грохотом во весь опор. А они с Роулендом в безмолвном гостиничном номере были кем-то вроде пассажиров в зале ожидания. Одно неверное слово, один неосторожный жест – и оба окажутся на этом поезде, мчащемся неизвестно куда, с которого уже не сойдешь, не спрыгнешь.
– То, что ты говорил, было неправдой, – решилась наконец Джини. – Насчет «Антики». Насчет Паскаля.
Ну вот, кажется, обошлось. Ей удалось уйти от ответа на слова Роуленда. По тому, как сжался в жесткую линию его рот, было видно, что и он понял это. Джини произнесла имя Паскаля, которое в сложившейся обстановке должно было служить гарантией ее безопасности.
Но на деле все получилось совершенно иначе. Вместо того чтобы обрести волшебную силу, Джини вдруг вконец раскисла. Неуверенность и горечь мгновенно овладели ею. Месяцы отчаяния и одиночества нахлынули вдруг, как прорвавший плотину поток, затопили ее разум. Засыпает одна, просыпается одна, одна гуляет по улицам Лондона… Для плотского влечения больше не было преград. Это влечение возбудило каждый ее нерв. Джини ни до чего больше не было дела. Ей нестерпимо хотелось почувствовать прикосновение мужских рук.
– Не надо, – забормотала Джини, когда Роуленд начал приближаться к ней. «Только бы не притронулся, – испуганно повторяла она в душе словно заклинание, – только бы не притронулся, и тогда я спасена». – Нет-нет, это ничего. Это пройдет. Это во мне оскорбленное самолюбие говорит, но это обязательно пройдет…
Роуленд не стал опровергать эту очевидную ложь. Он вообще ни о чем не говорил. Он просто притянул ее к себе за руку. Посмотрев в лицо Джини, мокрое от слез, Роуленд Макгуайр заключил ее в объятия. После долгих недель воздержания прикосновение к мужскому телу подействовало на нее как удар молнии. Оглушенная, Джини блаженно уткнулась лицом в мускулистую грудь, слыша, как возбужденно стучит сердце мужчины. Вначале она почувствовала себя защищенной, потом в ней заявила о себе потребность любить. Человеческое тело тоскует по любви не меньше, чем разум. И даже краткий миг в объятиях мужчины стал для Джини истинной отрадой. У нее было такое ощущение, словно она долгое время вела изнурительную борьбу сама с собой, а теперь обязанность сражаться неожиданно отпала. Наконец-то она была свободна!
Затем в мозг Джини исподволь начало проникать осознание того, что ее обнимает не просто какой-то мужчина. Этот мужчина имел вполне осязаемые отличия – сильный, немного выше Паскаля. Мужчина, у которого все – тело, жесты, прикосновения – было так ново для нее, так необычно. Она с ясностью ощутила, как напряглась и затвердела его плоть от ее прикосновений, как осторожно легла на ее поясницу рука, не решающаяся еще продемонстрировать свою силу.
Попав в эту комнату менее десяти минут назад, Джини не успела еще как следует оглядеться. Неожиданный телефонный звонок вернул ее к реальности. Телефон звонил где-то в сумраке, за ее спиной. В смятении она подумала, что это могут звонить кому-то из них двоих. Но если звонят именно ей, значит, на деле кому-то нужна не она, а совсем другая Джини, женщина из прошлого, жившая совершенно другой жизнью. Ни Джини, ни Роуленд не сдвинулись с места. После пяти-шести звонков телефон замолк, но потом затрещал вновь.
Вздохнув, Роуленд провел ладонью по ее шее, а затем приподнял лицо Джини за подбородок. Она бесстрашно встретила твердый взгляд зеленых глаз. Это были глаза мужчины, способного быть смелым до безрассудства, готового идти на риск в любой момент, когда того требуют обстоятельства. Джини почувствовала, как он нетерпеливо потерся о нее, и ответный трепет охватил ее собственное тело. Но даже сейчас, когда им обоим, казалось бы, уже не было дела до последствий, когда от безумной страсти мысли путались в голове, он благородно оставлял за ней право выбора.
– Настоящие события только начинают разворачиваться, – произнес Роуленд. – Кто-то может звонить со срочным сообщением. Хочешь ответить?
Джини внимательно смотрела на этого загадочного полунезнакомца. Тяга к нему овладевала ее телом с поразительной, непреодолимой мощью.
– Нет, не хочу, – честно ответила она.
– И я не хочу, – откликнулся Роуленд.
Итак, главные слова были сказаны. Теперь от былой нерешительности в нем не осталось и следа. С неожиданной горячностью он прижал ее к себе. Под звонки телефона Роуленд начал исступленно целовать ее волосы, глаза и наконец – губы. Желание было слишком сильным, а потому все произошло с молниеносной быстротой: Джини раскрыла рот навстречу его жарким поцелуям, вскрикнула, когда его ладони прикоснулись к ее грудям… Потом перестал звонить телефон, а Роуленд наконец запер дверь. Все это было позже. Но ни один из этих двоих в полутемной комнате при всем желании не смог бы вспомнить, когда именно.
* * *
Прошло немало времени, прежде чем Джини выскользнула из кровати и отправилась в ванную. В темноте она чувствовала себя ослепшей. Однако слепота еще долго не проходила и после того, как Джини включила свет. Ванная была отделана добротно и даже с претензией на роскошь, которая, впрочем, не была чем-то необычным для отелей такого класса. Со всех сторон стерильной чистотой сияли мраморные облицовочные плиты, на зеркальной полке в беспорядке были разбросаны вещи Роуленда – зубная щетка, расческа, бритвенные принадлежности. Одно зеркало висело над раковиной, второе было закреплено на противоположной стене. Благодаря двойному отражению в зеркалах создавалась иллюзия, что в неподвижной ванной кипит жизнь, – даже прожилки мрамора казались пульсирующими. Джини изо всех сил сосредоточилась – ей хотелось видеть в зеркале только себя.
