Вокруг имени миссис Дэнверс роились только смутные догадки. И все, знавшие ее, в том числе и Фриц, считали, что пожар в Мэндерли – дело ее рук. Она уволилась за день до того, как загорелся особняк, сложила все вещи и исчезла. Больше никто ничего не слышал о ней и никогда с ней не встречался.
Соединяя воедино разрозненные сведения, я всякий раз натыкался на эту личность. Только миссис Дэнверс могла знать, как и чем жила Ребекка до появления в Мэндерли. Она оставалась с девочкой, когда умерла ее мать и когда та перебралась в особняк Гринвейз. Может быть, она что-то знала и обо мне? Кто-то отдал меня в приют в 1915 году, а это было сделано, судя по письму, без ведома Ребекки.
События тех дней лучше всего известны именно миссис Дэнверс. Правда, имелся еще один кандидат: сэр Маккендрик, директор театральной труппы, в которой выступала мать Ребекки. На «алтаре» маленькой Ребекки фотограф запечатлел мать в роли Дездемоны. «Найди мать, и ты найдешь ребенка», – сказал я себе.
Я позвонил в информационный отдел библиотеки Святого Джеймса – одной из лучших библиотек Лондона, – мое любимое место работы. И мне повезло: Маккендрик написал автобиографию. Библиотекарь сказал, что мне придется отыскать ее на стеллажах самостоятельно, и сообщил, как автор назвал мемуары: «На гребне волны», подразумевая, что удача сопутствовала ему.
Радостное предвкушение охватило меня.
Звонок к Фейвелу снова остался без ответа. Потом я позвонил в «Сосны», мне ответила Элли. Не удержавшись, я спросил ее про таинственный звонок, раздавшийся у меня в доме прошлой ночью. Элли ответила, что никому не давала моего номера телефона.
– А почему вы спрашиваете?
– Кто-то позвонил мне, но не оставил своего номера.
И замолчал. Элли могла обратиться ко мне только по имени Грей Теренс. Мне стало неловко: я увиливал от прямого разговора с полковником и его дочерью, и это не могло и дальше продолжаться в том же духе. Я почти готов был признаться в обмане, но признания все же лучше делать, глядя в лицо друг другу, а не по телефону.
Вчера, по словам Элли, полковник немного устал, но сегодня с утра чувствовал себя гораздо бодрее. А завтра по совету доктора его уже можно будет отвезти в больницу, чтобы провести необходимое обследование. На это уйдет весь день, так что Элли позвонит мне завтра вечером. Ее отец будет рад, что я скоро вернусь, он скучает, призналась она, сделав ударение на последнем слове.
Помедлив, я тоже признался, что соскучился по ним. Похоже, Элли это обрадовало, я почувствовал по голосу. Ее настроение передалось и мне. И после разговора с Элли я отправился в библиотеку в приподнятом настроении.
В четверть одиннадцатого я уже стоял перед каталогом и перебирал карточки, а в десять двадцать возле полок, где должна была стоять рукопись.
Библиотека Святого Джеймса – здание довольно старое, в его коридорах и переходах с непривычки можно заблудиться. Театральный отдел находился в самом конце, за отделом общей истории – за тесно стоявшими книжными шкафами. Как и все остальные шкафы, эти были забиты до отказа и стояли впритык друг к другу. Между ними приходилось протискиваться с большим трудом. Помещения плохо освещались, воздух был спертый из-за того, что окна отсутствовали. Пол и потолок представляли собой железную решетку, так что я мог отчасти видеть и слышать, что происходило в соседних отделах.
Протискиваясь между тесными полками, я дергал за шнурок, чтобы осветить очередную секцию. На означенном в каталоге месте автобиографии Фрэнка Маккендрика не оказалось, и я решил, что ее могли случайно переставить на другую полку – такое случалось, какой-нибудь рассеянный читатель мог поставить ее по ошибке в другой отсек. Пришлось проверять все полки.
Я просмотрел все, что касалось театральных подмостков времен Эдуарда, затем все, что имело отношение к шекспировским представлениям, но там наткнулся лишь на упоминание о Маккендрике – не больше, чем я уже узнал от владельца букинистической лавки Фрэнсиса Брауна. Никаких подробностей о нем самом и участниках его труппы. Меня это начало злить: я знал, что книга должна быть здесь.
И тут я услышал шаги, гулко отзывавшиеся о металлическую решетку пола. Совсем рядом со мной, за соседними шкафами. Я отчетливо слышал, как кто-то, невидимый мне, стал спускаться по такой же витой лестнице. Хлопнула дверь, и шаги затихли.
Я обошел те шкафы и полки, которые имели отношение к моим поискам, раза три, но так и не смог найти нужной книги. Тогда я решил вернуться в главный зал и проконсультироваться с библиотекарем. Но, проходя мимо дальнего темного уголка комнаты, где стоял небольшой столик, заметил еще один шкафчик. В нем помещались произведения не столько для серьезного исследования, сколько для развлекательного чтива. Я уже проходил мимо этого столика и отметил, что на нем ничего не было. А сейчас на нем лежала книга. Подойдя ближе, я понял, что это и есть исчезнувшая со своего места автобиография Маккендрика.
Она лежала раскрытой на нужной мне главе, и я тотчас уловил исходящий от нее знакомый неповторимый запах. Между страниц книги лежал цветок азалии, еще совсем свежий, именно поэтому он источал такой сильный аромат. Создавалось впечатление, что цветок положили совсем недавно. Я невольно обернулся, вглядываясь в пространство между шкафами. Кто-то совсем недавно прошел по этому тесному проходу.
Включив настольную лампу, я сел за стол, осторожно отложил азалию в сторону и стал рассматривать страницу, отмеченную столь странным образом. Справа на ней была помещена фотография Фрэнка Маккендрика в экзотическом костюме. Лицо его было густо намазано темным гримом. Он стоял, склонившись над ложем, на котором, разметав в стороны длинные распущенные волосы, лежала прелестная молодая женщина. Ее рот приоткрылся в немой мольбе. Подпись гласила: «Королевский театр. Плимут. Сентябрь 1914 года. Мое трехсотое выступление в роли Мавра. Дездемона – мисс Изабель Девлин. «Историческое представление, где Фрэнк Маккендрик превзошел самого себя» – к такому выводу пришел корреспондент «Плимутского вестника».
Напротив фотографии я увидел абзац, подчеркнутый карандашом, но все же начал читать страницу с самого начала:
«Я с нетерпением ждал очередного, трехнедельного, выступления на подмостках театра в Плимуте. Там нас встречали благодарные зрители. В репертуар этого сезона вошло девять пьес. В том числе – «Отелло», где должен был состояться мой трехсотый выход в этой роли. Спектакль прошел в субботу вечером. Так как моя жена занемогла, в роли Дездемоны выступила молодая актриса, мисс Изабель Девлин. Она присоединилась к нашей труппе несколько лет назад, ее мастерство заметно выросло за последнее время. У мисс Девлин всегда имелось свое собственное мнение. И она очень часто предлагала весьма неожиданные трактовки роли, которые, увы, не укладывались в привычные рамки постановок шекспировских пьес. А я всегда придерживался мнения, что не стоит отступать от традиционных решений и не позволял ей своевольничать во время исполнения.
Мисс Девлин выглядела очаровательно, и исполнение «Песни ивы» в сцене со мной и с Кассио (в тот раз его исполнял мистер Орландо Стефенс, но он вскоре оставил нашу труппу) было очень трогательными. Помнится, в первый вечер мисс Девлин с таким отчаянием боролась со мной, что парик сбился в сторону. Мне даже пришлось успокаивать ее и убеждать не принимать представления всерьез. Ее вера, что Дездемона должна бороться за свою жизнь, показалась мне ошибочной. Дездемона мягкая и податливая натура. И она не считает, что к ней в спальню заявился убийца, она видит в нем прежде всего своего обожаемого мужа.
