В конце декабря графиня получила в подарок от своего племянника графа Эдуара де ла Кот де Грас четырех прекрасных жирных кроликов, которых тот подстрелил на своих охотничьих угодьях в Иль-де-Франс, в шестидесяти четырех километр pax от Парижа. Луиза, славившаяся в счастливые довоенные времена умением готовить традиционные блюда местной кухни, отправилась в особенно серьезный поход по магазинам и вернулась домой с полным набором компонентов для классического «рагу де ляпан» и своего коронного десерта — открытого яблочного пирога с глазурью. Графиня пригласила прославленных дядюшку и тетушку — маркиза и маркизу дю Тур ла Форе, а также еще одну приятную пару средних лет — барона и баронессу Малларме дю Новамбр, с которыми Билли встречалась однажды на одном из нечастых камерных вечеров, устраиваемых графиней в случае, если кто-нибудь из друзей-охотников преподносил ей в подарок дичь.
Графиней Лилиан де Вердюлак двигало не только чувство радушия и гостеприимства или расположение к старым друзьям, но и желание продемонстрировать свои достижения: Билли, не сомневалась она, сделает ей честь. По правде говоря, в девочке еще нет шика. Если бы все проблемы решались с помощью шарфика от «Гермеса», весь мир мог бы стать шикарным. Но, по мнению графини, девочка приобрела нечто гораздо более важное: в ней заговорила порода. Ее кожа была абсолютно чистой, зубы, благодаря настояниям тети Корнелии регулярно посещать дантиста, оказались просто замечательны, длинные темные волосы, собранные сзади в «конский хвост», отличались густотой и ухоженностью, а юбка и свитер были из достаточно дорогой ткани. Поведение и жесты говорили о скромности, осанка благодаря занятиям в танцклассе — о благородстве, ибо оказалась великолепна, и девушка выглядела именно так, как и полагалось — «une jeune fille americaine de tres bonne famille», то есть как молодая американка из хорошей семьи. Графиня прекрасно знала своих друзей. Они судили с помощью высочайших и древнейших критериев, применяемых аристократами; им нельзя было подсунуть суррогат, даже самая искусная подделка не обманула бы их. Графиня никогда не пригласила бы друзей отобедать в узком кругу, навязав им девушку из Техаса или девушку из Нью-Йорка, но девушка из Бостона — это совсем другое дело. Такая способна выдержать испытание. Ее молчаливость в обществе может сойти за сдержанность, и, самое главное, девушка уже не толстая, что совершенно недопустимо в высшем обществе и позволительно лишь для очень старых и очень высокородных господ.
В последнее время во внешности Билли стали заметны признаки того, что графиня считала подлинной красотой, но она сурово напоминала себе, что судить еще слишком рано, ведь пока неизвестно, предвещают ли эти изменения будущее совершенство или она всего лишь принимает желаемое за действительное. Достаточно и того, что Билли не полнеет, осторожничала сама с собой Лилиан.
Маркиз дю Тур ла Форе, восхищавшийся мужеством своей племянницы, не потерявшей чувства собственного достоинства в стесненных финансовых обстоятельствах, принес к обеду три бутылки шампанского и галантно настоял на том, чтобы Билли выпила по бокалу из каждой откупоренной бутылки, абсолютно не обратив внимания на ее энергичные протесты и заявления, будто она вовсе не привыкла пить вино. Стол раздвинули, чтобы четверо гостей могли рассесться свободнее, и, пока Даниэль и Соланж обносили присутствовавших яблочным пирогом, баронесса Малларме дю Новамбр попыталась вовлечь робкую юную пансионерку в беседу, начав с вопроса о том, верна ли старая молва о бостонцах: что Лоуэллы разговаривают только с Кэботами, а Кэботы, в свою очередь, беседуют только с богом?
А это как раз не тот вопрос, который можно запросто задать Уинтропам. И даже в шутку. Прежде чем Билли успела улыбнуться в ответ, соглашаясь или отрицая высказанное, как это бывало с ней прежде, когда она без слов, мимикой или улыбкой поддерживала беседу, на сей раз она неожиданно для себя обнаружила, что говорит, и говорит свободно и пространно, пустившись, в сложное и подробное объяснение родственных связей Гарднеров, Перкинсов, Солтонстоллов, Холлоуэллов, Ханненуэллов, Майнотов, Уэлдсов и Уинтропов с Лоуэллами и Кэботами. Она коснулась особенностей семейного древа Уолкоттов, затем Бердсов, Лайменов и Кодменов, но вдруг что-то заставило ее умолкнуть: ее страстные, подогретые шампанским пространные толкования генеалогических связей были встречены недоуменным выражением лица мадам, и Билли дрогнула. Она говорит слишком много? Слишком громко? Нет! Она говорит по-французски!
Барьер был сметен, и его не воздвигнуть вновь — однако такого прорыва в языке достаточно. Будто все потайные дверцы в мозгу у Билли распахнулись, все колебания стихли, и робость была побеждена.
Заговорив по-французски, Билли почувствовала себя другим человеком, не таким, как прежде: она словно никогда не была отверженной в школе, никогда не была бедной родственницей, никогда не считалась последней из кузин. Казалось, она даже и толстой не была. Не была одинокой, нелюбимой. Уроки, когда-то заученные наизусть и вскоре забытые, оживали в голове, наполненные таким ясным и логичным реальным содержанием, что Билли чуть не задохнулась от горя, вспомнив, как всего год назад зубрила их, не понимая смысла. Она говорила, говорила, говорила. С кондуктором в автобусе, с Луизой, с Даниэль и Соланж, с детьми в парке, с девушками в танцклассе, с кассирами в метро, а больше всего — с Лилиан.
Теперь она ежедневно упражнялась во французском, как некогда тренировала свое тело в танцклассе. Она жадно всматривалась в реалии французской жизни, пристально изучала условности, этикет. Например, к герцогине, после того как вы с ней познакомитесь, нужно обращаться «мадам», и в то же время консьержку непременно надо называть «мадам Бланш», когда бы вы с ней ни встретились. Во Франции нелегко прожить, не умея по правилам развести огонь, потому что по закону домовладельцам разрешается топить в домах только тогда, когда трубы могут замерзнуть. Незамужняя девушка никогда не должна допускать к руке, но, если уж ей поцеловали руку, она не смеет подать вида, что заметила подобное нарушение этикета. На званом обеде женщины — хозяйки дома раскладывают угощение сначала по тарелкам мужчин и только потом берут порцию себе — во всяком случае, так заведено у мадам. И, что самое удивительное, графиня может считать себя доброй католичкой, хотя ходит к мессе только на Пасху. Послать упакованные или аранжированные цветы считается оскорблением, ибо адресат может подумать, что вы намекаете на его неспособность составить букет из срезанных цветов, но даже эта оплошность не так страшна, как если вы напечатаете личное письмо на пишущей машинке.
С некоторых пор Билли покупала новую одежду с типично бостонской, как определила графиня, предусмотрительностью и тщательностью. Гардероб девушки составляли теперь несколько свитеров и юбок, шелковые блузки, сшитое на заказ шерстяное пальто и одно простое черное платье, к которому Билли надевала свой лучший жемчуг, подаренный тетей Корнелией в честь окончания «Эмери». Все покупки совершались в магазине на проспекте Виктора Гюго и только с одобрения Лилиан, которая раз и навсегда ввела Билли в узкий круг дам, имеющих представление о том, какая глубокая пропасть разделяет вещи, которые идут, и вещи, которые не идут. Она неуклонно постигала тайный смысл покроя и качества. Вместе с Лилиан они ходили на демонстрации коллекций Диора, и директриса Сюзанна Люлинг, долговязая особа с хриплым голосом, подруга Лилиан, бронировала для них великолепные места во втором ряду спустя всего пять недель после премьеры, когда серьезные покупатели уже сделали заказы, оставив возможность насладиться тем, кто хотел попасть в зал, чтобы просто посмотреть. Они ходили и на другие показы моделей — к Сен-Лорану и Лянвэну, к Нине Риччи и Бальмэну, к Живанши и Шанель, но, как правило, места там были похуже, иногда совсем скверные, ибо в знаменитых домах моделей не очень-то чтили обедневших графинь. Однако комментарии, которыми Лилиан шепотом сопровождала наряды, вводя Билли в курс дела, были такими выдержанными и точными, будто она осматривала каждую вещь придирчивым взглядом покупателя.
