Не снимая рабочего хрустяще-белоснежного, лишавшего ее индивидуальности, халата, Вэлентайн выпорхнула из студии и направилась в свой кабинет, прихватив эскизы моделей для нового гардероба миссис Вудсток. В кабинете, закинув ноги на обитую потертой темно-красной кожей крышку их общего стола, сидел Эллиот.
— Ох, Эллиот, не ожидала увидеть тебя здесь! — воскликнула она, внезапно ощутив неловкость.
Прошло уже шесть недель после Рождества, после той их дурацкой стычки, закончившейся в мгновение ока, но до сих пор все еще напоминанием витавшей в воздухе. С той поры они оба избегали разговоров, которые обычно вели по утрам, до открытия магазина, сидя друг против друга за большим столом.
— Я только что зашел, чтобы сообщить тебе: я пообещал Мэгги, что ты сошьешь ей платье к церемонии вручения «Оскара», — сухо сказал он.
— Боже мой! — воскликнула она. — Я забыла об «Оскаре»! — Она рухнула в кресло. — Из-за миссис Вудсток это совсем вылетело у меня из головы. Может, я уже схожу с ума?
Для любого в Беверли-Хиллз, кто мало-мальски серьезно занимался розничной торговлей, «Оскары» были манной небесной, праздником, не уступавшим Новому году: неважно, кто получит приз, важно, кто во что одет.
— Возможно, — безучастно проговорил Эллиот, но она не отреагировала, обеспокоенная мыслью о своей забывчивости.
— За целых три часа я ни разу не вспомнила о существовании этого «Оскара», — удивляясь самой себе, продолжала Вэ-лентайн. — А завтра мы наконец узнаем, кто стал претендентом, и набежит так много покупателей! Уж им-то будет известно, идти ли на вручение наград в качестве зрителей или сидеть дома у телевизоров. Только подумай, на ближайшие полтора месяца мы окажемся в жуткой запарке, а затем для горстки людей грянет час счастливого облегчения. Разве это не магия — держать в напряжении всю гигантскую кинопромышленность, заставлять всю страну спорить и даже как-то переживать о судьбах кучки актеров и нескольких картин?
— Как ты, однако, всех их презираешь!
— Вовсе нет. Я восхищена, Эллиот. Только подумай, какие суммы рекой разольются вокруг этого циркового представления! Студии тратят состояния на организацию общественного мнения и рекламу, одна продажа кинобилетов приносит много миллионов… Впрочем, мне-то что до этого? В конце концов, наше дело — шить платья для торжественных раутов.
— Думаю, что так, — ответил Эллиот по-прежнему ровным тоном.
Внезапно его невозмутимость взбесила ее.
— Тем не менее эта суета вокруг «Оскаров» очень тебе на руку. Ты управляешь всем магазином, признаю это, Эллиот, но в том, что касается одежды, тебя, должно быть, заботит только готовое платье, только одна проблема: какую из тряпок фирмы «Хлое» или «Холли Харп» купят твои милашки. Однако настоящие проблемы лежат за пределами твоих забот. Тебе не приходится беспокоиться, не прибавит ли Ла Дивайна Стрейсэнд еще килограммов шесть к своей и без того немаленькой заднице, которую мое платье непременно должно скрадывать, но быть при этом облегающим. — Вэл вскочила с кресла и подступила к нему, воинственно вперив взгляд своих зеленых глаз в его голубые, пристально смотревшие глаза. — Тебе, Эллиот, не случается поволноваться из-за того, что Рэкуэл Уэлч вздумалось вдруг в этом году выглядеть монашкой, но монашкой, выставляющей свои сиськи, или если Шер вдруг решит, что ее не заметят в толпе, если она не вырядится, как зулусская принцесса, собравшаяся под венец. А я еще должна подумать не только о тех, кто будет представлять фильмы, но и о самих претендентах! А жены продюсеров и любовницы актеров?
И к тому же, подумала она, рассердившись, но не высказав этого, ему не приходится быть все время настороже, чтобы отбиваться от расспросов о его сексуальной жизни. По тону и подтексту задаваемых ей вопросов она всегда безошибочно угадывала, занимается ли Паук любовью с какой-нибудь любопытной покупательницей или их роман уже достиг апогея, а то и сошел на нет. Она научилась вести себя так, словно ничего не знает и ее это меньше всего волнует — это и было так, — но она была сыта по горло изощренными дознаниями жертв Спайдера и чрезмерно любознательных подруг его пассий.
— Слушай, Вэл, — сказал Эллиот со спокойным безразличием, чем еще сильнее разозлил ее, — тебе ведь известно, что не платья для «Оскара» гарантируют прибыль магазину. Мы обслуживаем всех богатых женщин к западу от Гудзона. И если от этой излишне чувствительной балаганной публики у тебя так трещит голова, почему бы тебе не отослать их всех к Бобу Мэк-ки, Рэю Агаяну или Хэлстону, а то и к другим ребятам, которые ими занимались до того, как появилась ты и перехватила клиентуру?
— Или ты совсем с ума сошел… — выпалила она и внезапно уловила усмешку в его глазах.
В иной момент его высказывание могло бы сойти за простительную шутку, но сегодня это прозвучало обидно. Ведь он не хуже ее знает, насколько ей важно заполучить в заказчики такое количество голливудских звезд. Несмотря на галльскую брюзгливость, она не уступит и сантиметра завоеванной территории, тем более что упрочилась на ней так недавно. Вэлентайн хорошо понимала, что, при всей магической популярности ее имени в Беверли-Хиллз и Бель-Эйр, пройдет еще немало времени, прежде чем она надежно обоснуется в мире большой моды. И Эллиот тоже знает об этом. Что, черт возьми, с ним случилось? Он наверняка, как и она, помнит горький вкус неудачи, которую они потерпели два года назад в Нью-Йорке, и не забыл мрачный цвет поражения. Даже сегодня они всего лишь наемные служащие, может, и незаменимые, но «Магазин грез» целиком принадлежит Билли Айкхорн Орсини, начиная с участка земли стоимостью во много миллионов долларов и кончая последней партией платьев с Седьмой авеню, ожидающей отправки в аэропорту.
В этот момент в кабинет вошла Билли и застала их яростно взиравшими друг на друга. Она окинула их злым взглядом и заговорила тихо, но так резко, что на мгновение заставила обоих забыть их собственный гнев:
— У миссис Ивэнс создалось превратное впечатление, что вы оба работаете и вас нельзя тревожить. Имеет ли кто-нибудь из вас понятие, сколько времени я вас дожидаюсь?
Эллиот поднялся с кресла, обратив к ней широкую улыбку, полную тщательно выверенной чувственности, лишенную малейших следов ехидства или сарказма, улыбку, свидетельствующую об искреннем удовольствии лицезреть хозяйку. Обычно это срабатывало.
— Не пытайтесь изображать эту вашу проклятую смазливую ухмылку, Эллиот, — рассвирепела Билли.
— Билли, я закончил с Мэгги всего пять минут назад. Она еще в примерочной, приводит себя в порядок. Вас здесь сегодня никто не ждал.
— А я только что проводила миссис Вудсток, — с достоинством заявила Вэлентайн, — и хотела бы, чтобы вы убедились, с какой пользой я провела сегодняшний день. — Она протянула Билли эскизы. Та словно не заметила их.
— Послушайте! Черт меня побери, я купила изрядный кусок самой дорогой земли в стране, отстроила на ней самый роскошный в мире магазин и наняла вас двоих — заметьте, вызволив вас из бездны безработицы, — чтобы вы управляли им и сколачивали на нем ваши чертовы состояния, и все, чего я ожидаю взамен, — это чтобы мне не приходилось околачиваться тут, убивая время, когда вы мне нужны, будто я какая-нибудь идиотка-покупательница.
