С недавних пор жизнь Мэйзи и Джиджи протекала по своеобразному расписанию, которое устраивало и Голдсмитов, и Билли. По пятницам они ночевали в Брентвуде — усадьбе Голдсмитов, в которой отец Мэйзи, занимавший высокий пост на киностудии «Метро Голдвин Мейер», нередко собирал на уик-энд небольшую компанию и показывал в просмотровой комнате какой-нибудь новый фильм, за чем следовал легкий ужин и, по желанию, — просмотр другой картины, обычно иностранной или из классики. В субботу утром девочки уезжали к Билли и проводили у нее весь день. Мэйзи, как правило, оставалась ночевать, а возвращалась домой к обеду в воскресенье.
Мэйзи Голдсмит принадлежала к тому типу молоденьких девушек, которые, по единодушным прогнозам взрослых, обещают вырасти в классического облика черноволосых красавиц, хотя ее сейчас в этом вряд ли удалось бы убедить — нескладная, довольно высокая, еще по-детски пухленькая — лишних пятнадцать фунтов, — в роговых очках, которые она из упрямства никак не желала заменить контактными линзами. Училась Мэйзи отлично — почти как Джиджи, что, как видно, и помогло им в первый же день пребывания Джиджи в университете разглядеть друг в друге родственные души.
Джиджи к семнадцати годам вытянулась на пять сантиметров, и рост ее составлял теперь метр шестьдесят. Фигурка ее сохранила нежную плавность линий, отчего казалась на первый взгляд даже хрупкой, но произошла неуловимая перемена в ее манере держать себя: задиристая прямота, столько времени служившая надежной защитой при ее маленьком росте, превращалась мало-помалу в спокойную уверенность. И хотя сама она никогда не стремилась «высовываться», скрытые в ней решимость и воля, неуловимо проявлявшиеся даже в ее движениях, неизменно привлекали к ней внимание, которого она пока, впрочем, не замечала.
В любую, даже самую, казалось бы, невыигрышную позу Джиджи умудрялась вкладывать естественную грацию — как балерина, чьи самые обыденные движения исполнены изящества, ставшего привычкой. Ее каштановые волосы, которым ножницы Сары после долгих трудов придали наконец единственно возможную и совершенную форму — короткие прямые пряди, чуть загибающиеся наружу, переливались всеми оттенками червонного золота, от светло-апельсинового до старой терракоты. Джиджи довольно быстро овладела искусством при помощи коричневого карандаша менять цвет своих узких, четко очерченных бровей на более темный, а черная тушь восхитительно оттеняла ее длинные, но светлые от природы ресницы.
Более же всего и сразу привлекали ее глаза, полуприкрытые тяжелыми веками и окаймленные темной бахромой ресниц. Каждый, кто встречал ее в первый раз, не мог подавить в себе невольного желания придвинуться к ней поближе, чтобы рассмотреть наконец, какого же в точности цвета ее глаза. Изумрудно-зеленые глаза Джиджи были способны выразить самые глубокие чувства, но их взгляд был еще застенчив, а выражение трудно было назвать даже чуть-чуть кокетливым. Эмоции ее передавала пока с большей точностью нежная, молочно-белая кожа щек — краснела Джиджи мгновенно и ослепительно. Воспитание в актерской среде, однако, давало о себе знать — облик стильной девушки двадцатых годов, о котором, увидев девушку, сразу подумала Билли, теперь проступал в Джиджи еще явственнее. И в любой момент Джиджи, казалось, была готова взорваться смехом — даже в минуты серьезности с губ ее не сходила легкая, как запах мирта, блуждающая улыбка.
В тот самый день Джиджи и Мэйзи единодушно решили, что для прогулки на пляж на улице еще сыровато и, в общем, холодно, приниматься за домашнее задание по математике, которое они собрались сделать вместе, еще слишком рано, и им слишком весело вдвоем для того, чтобы обзванивать всех и каждого, выясняя, что собирается народ делать вечером. Наверняка их многочисленные друзья и подружки уже слетаются стайками в какое-нибудь излюбленное местечко — ходить на свидания и прогулки парами было не принято. Под уик-энд шумные компании учеников обоего рода неизменно наводняли окрестности, влекомые соблазнами взрослой жизни, как жители тропической чащи — призывным голосом барабанов.
— По-моему, папа вчера вечером немножко напрягся — он, видно, не думал, что полная копия «Последнего танго в Париже» такая крутая, — промурлыкала Мэйзи. — Мы там сидели, он нервничал. Но что ему было делать, не останавливать же ленту, раз она уже началась. И не мог же он выставить нас при всех из комнаты. Знаешь, он так посмотрел на меня, когда свет включили. Но мама ничего, полное спокойствие.
— По-моему, фильм потрясный, — отозвалась Джиджи. — Тебе как?
— Я, боюсь, не все поняла, там такие моменты были… неясные… Но Брандо, конечно, такой… Он просто потрясный мужик! Джиджи, Брандо ведь классный мужик?
— Конечно. В первой десятке.
— Ты уверена? Фильму-то, вспомни, уже лет семь — он с тех пор в весе тонну прибавил. Играет теперь крестного отца. Так что можешь передумать, — временами Мэйзи свойственно было великодушие.
— Мэйз, неужели ты не понимаешь? Мы с тобой говорим об одном из самых великих актеров, при чем тут его вес, его возраст… ты подумай про его талант!
— Не забывай, что для первой десятки и отобрать можешь всего десятерых, — ехидно напомнила Мэйзи.
— Ладно, теперь в моей десятке будет он. А у тебя кто?
— Подожди, я подумаю. Может… может быть, Бельмондо. После того как папа показал «Бездыханного», я от него просто балдею. Вот он — по-настоящему сексуальный, у него такие губы, такое тело, что… неужели он, по-твоему, хуже, чем Брандо? — спросила Мэйзи серьезно, темные глаза выжидающе поблескивали за толстыми стеклами.
— Да ну, — бросила Джиджи. — Я могу себе представить, чем он тебя так пленил, но тратить на него место в моей десятке — да ни за что. Но ты, конечно, считаешь его классным кадром — если по-французски такое слово, конечно, есть. Чего бы тебе не сунуть его во вторую десятку?
— А-а, во вторую… — Мэйзи оживилась.
Сняв очки, она задумчиво потерла бровь. Кандидатов для второй десятки Мэйзи любила отбирать даже больше, потому что они не очаровывали ее так сильно, как первые. Во вторую можно было включить и мужчину с огорчительно маленьким пенисом, не беспокоясь особенно из-за места, которое могло бы быть занято каким-нибудь действительно потрясающим членом. Подобно дотошному коллекционеру, который, придя в антикварный магазин, сделал наконец наиболее затруднительный выбор и теперь может свободно осмотреться по сторонам, Мэйзи, решив проблему второй десятки, могла теперь спокойно заняться отбором в первую.
— Вуди Аллен, — провозгласила она.
— Минуту, Мэйзи, только одну минутку, — запротестовала Джиджи. — Вуди Аллен в моем списке уже несколько месяцев! Ты не можешь так вот взять и захотеть его — это нечестно!
— А почему? Ты же можешь первая все про него выяснить и не говорить мне ничего.
— Ну да. Я его как следует рассмотрю, может, даже на фотографии, а тебе, естественно, не скажу ни слова. Хорошо же ты, подружка, обо мне думаешь! — Джиджи с лукавой усмешкой взглянула на свою слишком рассудительную собеседницу и протянула ей последнее оставшееся печенье.
— То есть… ты хочешь со мной поделиться? Ты не против этого?
