— Подожди, — уже приказал он, отводя ее руки так, чтобы видеть все ее тело — глубокий изгиб талии, плавные линии бедер, нежную округлость живота и манящую тайну темного мыска под ним.
Джиджи зажмурилась изо всех сил, задыхаясь и вздрагивая от нетерпения, не зная, как освободиться от его изучающего взгляда, пока древний инстинкт не воспламенил ее бедра и их ритмичные движения не пробудили в нем страсть, перед которой меркло всякое любопытство.
Почувствовав, что руки его ослабли, она освободилась и, разведя ноги, подалась вверх — он почувствовал, как его пенис оказался меж ее ног. Улыбнувшись ее нетерпению, он отодвинулся и, протянув руку, стал ласкать ее, чтобы она раскрылась перед ним полностью, водил пальцем по влажным курчавым волоскам, касаясь теплых нижних губ, которые хотел увидеть, прежде чем войти в них. Джиджи снова зажмурилась, вздрагивая и закусывая губы при его прикосновениях. Ее нетерпение, которое выдавали непрерывные, энергичные движения ее бедер, наконец передалось и ему — и он не мог больше сдерживаться. Взяв в руку отвердевший, подрагивающий член, он вошел в нее одним быстрым, резким толчком, позабыв обо всем, кроме бушующего в нем желания. А она тугая, пронеслось в его голове, потому что молоденькая, — и это была последняя его мысль, ибо в следующую секунду ее тело отозвалось ему, горячо и с готовностью. Уже не осознавая, что делает, она до крови укусила его плечо, отвечая на его яростное желание собственной неистовой страстью, вынуждая его двигаться все ближе, ближе к концу — с пылом, изумившим даже Квентина со всем его опытом. Он пытался остановиться, не зная, готова ли она, но она сама отвергла его колебания, ее тело требовало его — властно, почти безжалостно, и вскоре он уже задыхался и стонал в вихре бешеного, сметавшего все оргазма.
Обессиленный, он вытянулся рядом с ее неподвижным телом; наконец через несколько секунд выдохнул в восхищении: «Ты всегда добиваешься того, чего хочешь, верно, Джиджи?» Она не ответила, и он, повернувшись, взглянул на нее из-под полуопущенных век — и увидел на лице ее безошибочно узнаваемое, ждущее и вместе с тем разочарованное выражение неудовлетворенной женщины.
— О, черт… Так ты не… Прости, я…
— Еще нет, но все впереди — я тебя никуда не отпущу отсюда, — Джиджи повернулась и обняла его. — Прости, я нечаянно укусила тебя.
— Ладно, только больше не делай так. Больно.
— В следующий раз не придется… это я от боли, наверное… чтобы не закричать.
Квентин резко сел в кровати.
— Что? От какой боли? Подожди, а это… а это что? — Он указал на темневшее на простыне небольшое пятнышко крови.
— А на что это похоже, по-твоему? — спросила Джиджи, страшно собой довольная.
— На то, что ты… ты самая большая лгунья, какую я когда-либо видел! — Квентин был в ярости.
— Весьма возможно, — улыбаясь, кивнула Джиджи, — весьма.
— А эта твоя чертова рок-группа? Она что, была женская?
— Квентин, ну не надо все понимать так буквально. — Джиджи хихикнула, поправила упавшие на лоб волосы. — Честно говоря, я рок ненавижу.
— Бог мой, во что же я влип? — Он уже не сдерживался. — Сколько тебе лет, ты, маленькая ненасытная сучка, — четырнадцать?
— Ну сказал! — Теперь в ее голосе слышалось неподдельное возмущение. — Криминальный возраст я уже миновала, так что можешь не беспокоиться. А сейчас, милый, почему бы тебе не вздремнуть? У тебя такой вид, как будто ты в этом крайне нуждаешься. Я вернусь через минуту.
Джиджи позаботилась о том, чтобы запереть обе двери в свои апартаменты и спрятать ключ. Еще до того, как она на цыпочках перешагнула порог комнаты, направляясь в ванную, Квентин крепко уснул — с выражением полнейшего довольства на длинной, худощавой и такой симпатичной физиономии. Стоя под теплым душем, Джиджи мурлыкала «Бульвар разбитой мечты» Тони Беннета. Нет, пожалуй, Мэйз она в это посвящать не станет. Она теперь слишком взрослая, чтобы выкладывать все, что с ней случится. К тому же ночь только начинается…
Если Джиджи именно так представляет себе то, что называется флиртом, то он пас, думал Берго, глядя, как она с усердием первой ученицы чистит морковь, режет зелень и перед тем, как снять кожу с помидора, опускает его в горячую воду — прием, которому она сама года три назад научила Берго. Да, он — пас полностью; весь этот детский сад совершенно его не касается, и уж если Джиджи настолько глупа, что считает, будто можно, изображая дурочку на кухне, добиться внимания парня, он умывает руки. Хотя и беспокоиться, в общем, не о чем. Сначала он боялся, что Джиджи научилась кое-каким штучкам у миссис Айкхорн — женщины, которая, если бы захотела положить парня к себе в постель, не стала бы чистить с ним брюкву на кухне, — по крайней мере, судя по тому, что он слышал о ней; но малютка Джиджи в этом направлении не продвигалась нисколько. И уж он менее всего собирается указывать ей, что именно делает она неправильно.
Джози Спилберг, хоть и сидела в своем офисе, однако знала обо всем, что происходит в доме, и была благодарна новому повару, узнав, что он продолжил уроки с Джиджи. В таком изменчивом искусстве, как кулинария, всегда есть чему поучиться — к тому же у каждого повара свой, индивидуальный почерк, и заинтересованная ученица вроде Джиджи без труда сможет отыскать что-то новое для себя в манере каждого повара, который окажется у них в доме. Жалко, Жан-Люк не видит этого — что с его отъездом интерес Джиджи к кулинарии не пропал, а, наоборот, удвоился. Сама-то она всегда знала, что незаменимых нет.
Что же касается остальных, то они настолько привыкли видеть Джиджи на кухне, что никому и в голову не приходило спросить, над чем она в данный момент там колдует. Волновал их только конечный результат.
Билли, вернувшись из Мюнхена, провела в Лос-Анджелесе несколько дней, прежде чем отправиться на Гавайи, где очередной филиал «Магазина Грез» уже был готов к открытию — толпы отдыхающих, и в их числе охочие до моды и набитые деньгами туристы из Японии, обещали ее бизнесу солидный прирост.
В это путешествие Билли собиралась взять с собой и Джиджи, а потом заодно навестить вместе с ней отделение «Магазина Грез» в Гонконге. Билли вообще не любила надолго расставаться с Джиджи, но после всего этого долгого и нелегкого выпускного года бедной девочке явно пойдет на пользу побыть дома, как курочке в курятнике, — можно полениться, утром подольше поспать, повозиться в кухне, поплавать в бассейне в свое удовольствие и постепенно оправиться от напряжения, с которым, несомненно, далось ей поступление в университет. Ее с радостью приняли бы и Смит, и Вассар, и Беркли, но она, к облегчению и радости Билли, из всех университетов выбрала Лос-Анджелесский.
За завтраком, исподтишка внимательно разглядывая Джиджи, Билли подивилась, как повзрослела девушка после окончания школы. Конечно, окончание — это, так сказать, веха, размышляла Билли, замечая новую, незнакомую ей еще живость в манерах Джиджи, счастливый блеск глаз и румянец на щеках, проступавший даже сквозь загар. Джиджи словно выросла за несколько последних недель, что было в принципе невозможно — какой-то обман зрения, но после возвращения из Мюнхена он постоянно преследовал Билли. В Джиджи появилась некая непривычная кокетливость, игривость, какой раньше у нее не замечалось, вкрадчивая мягкость движений — женственность, которой раньше у нее не было.
