– Что?!
– О, я полагал, вам это известно, иначе я бы сказал об этом раньше. Да, да, в самом деле, купчая крепость на приобретение ранчо Монтанья-де-ла-Луна Майклом Килкулленом должна была поступить к архивариусу, чтобы вступить в законную силу. Ха! В таком случае все эти подлинные документы, о которых мы толковали, оказываются неважными, несущественными... Абсолютно несущественными...
Тогда почему он не сказал об этом сразу, подумала Джез с раздражением. Зачем надо было посвящать нас во все эти малозначительные детали, вместо того чтобы просто направить нас в Санта-Ану? Но Генри Уайт еще не закончил, а рука Кейси крепко сжимала руки Джез, мешая ей вскочить и броситься к машине, чтобы ехать дальше.
– С другой стороны, – размышлял Генри Уайт, снимая очки и разглядывая потолок, – свидетельства, купчие крепости, дела – зачастую главная загадка кроется не в них, не так ли? Вот почему у нас есть историки, библиотекари, хранители музеев, а не только адвокаты по недвижимости. Ха! Да, вам бы следовало наведаться еще в Банкрофтскую библиотеку, знаете, в Беркли, или в архив Исторического общества Сан-Диего, или в отдел рукописей Хантингтонского музея в Пасадене, или в Историческое общество округа Оранж, а может, даже в Историческое общество Сан-Хуана... Никогда нельзя знать, на что наткнешься... У них там хранятся всякие клочки и бумажки, старые документы, какие-то кусочки...
– Благодарим вас, мистер Уайт, – твердо сказал Кейси. – Вы нам очень помогли. Мы с Джез очень вам признательны.
– Всегда к вашим услугам, мистер Нельсон, в любое время. Всегда приятно преподать молодым людям маленький урок истории! Не припомню, когда мне еще доводилось так замечательно провести утро.
– А, вот вы где, все утро вас ищу, – сказала Валери раздраженно, увидев Фернанду и Джорджину, которые завтракали возле одного из бассейнов отеля «Ритц». – Могли бы оставить мне записку, а, Ферни? Я умираю с голоду, а есть одной мне не хотелось.
– Извини, Вэл. Я думала, ты с Джимми уехала в Лос-Анджелес.
– Я собиралась, но оказалось, что у него свидание с Джоном по какому-то другому делу, не имеющему к нам никакого отношения. Терпеть не могу, когда все разбегаются в разные стороны, не говоря мне ни слова!
Валери говорила с гораздо большим негодованием, чем того заслуживал случай, но она все еще не остыла после утренней размолвки с мужем. Билли просто не желал считаться с ее новым положением богатой наследницы! Он вел себя с ней так, как со своей старушкой Валери, на которой он женат вот уже столько лет, будто бы ровным счетом ничего не произошло – просто у старушки вдруг завелись небольшие карманные деньжата.
От Уильяма Малверна-младшего опять слышалось одно нытье. Кухарка увольняется, горничная ушла, холодильник не в порядке, и вместо льда – наполовину вода, у каждой из трех дочерей свои проблемы, и все они пытаются взвалить их на его плечи, ему до смерти надоело быть запасным танцором на вечеринках. Валери слишком долго болтается в своей Калифорнии, – одна глупость за другой, как если бы Валери была той же самой, что и до смерти отца.
Ей хотелось крикнуть ему: «Перебирайся жить в отель! Питайся в своих клубах! Скажи девчонкам, чтобы перестали валять дурака! И ради бога, перестань меня пилить!» Но она прикусила язык и попыталась все загладить, не обещая, однако, как он того хотел, сегодня же вернуться в Нью-Йорк.
В голове у Валери созрел план, но она еще не была готова его осуществить, следовательно, не готова была и к конфронтации с мужем, ибо двадцать два года замужества научили ее ценить преимущества обладания привлекательным, покладистым мужчиной, пусть даже он и был для нее источником раздражения.
Ее план предполагал сожжение мостов, сожжение каждого проклятого мостика, соединявшего отвратительный, вонючий, тесный остров Манхэттен с остальной частью Соединенных Штатов, причем сжечь их она предполагала настолько основательно, что, откажись Билли Малверн последовать за ней, он никогда больше ее не увидит. Она пока не была уверена, что к этому готова, не знала, хватит ли у нее мужества сделать этот шаг, в результате чего она бросит свою семейную жизнь и все, что казалось ей раньше важным.
Но боже мой, какое это было искушение, какое глубокое, первобытное искушение – бросить все, к чему она стремилась, и бежать – так наверняка истолкуют ее поступок все, кого она знает, – бежать в Филадельфию, начать жить другими радостями, более человечными привычками, жить новой жизнью, в которой не надо будет покупать себе положение в обществе!
О, если бы только это оказалось ей под силу – ей, которая сама заработала свои прочные позиции в этом жестоком городе, ей, Валери Малверн, считавшейся одной из самых долговечных фигур нью-йоркского общества, и вдруг превратиться в провинциалку! После стольких лет в самой гуще моды и блеска, в американском эквиваленте Версальского дворца в самом пике правления Людовика Шестнадцатого – не покажется ли жизнь на обочине ужасным падением? Что, если ее впечатление от Филадельфии имеет привкус романтики только лишь потому, что она там не живет и не знает повседневной реальности, совсем не такой, как при случайных визитах? Не исключено, что Нью-Йорк на самом деле притягивает куда больше, чем она себе представляет, а Филадельфия окажется такой же скучной и неинтересной, как загородное поместье для французских аристократов, изгнанных из Версаля и быстро зачахнувших в провинции.
Стоит вам оставить Нью-Йорк – и вы забыты. По всей стране встречаются женщины такие же богатые, какой скоро станет она, – но кто о них слышал в Нью-Йорке? Никто их не фотографирует, никто не пишет о них – разве что в местной газетенке. Единственный незначительный взлет в их жизни происходит тогда, когда «Таун энд кантри» избирает их город для своей очередной статьи и они вдруг оказываются среди героев журнального репортажа. Если же этим женщинам случается быть в Нью-Йорке, их приезд проходит не замеченным никем, кроме нью-йоркских друзей, а едва они улетят домой, как никто в Нью-Йорке о них и не вспомнит.
Валери села за столик к Джорджине и Фернанде, заказала салат из креветок и принялась за еду, не пытаясь подключиться к их беседе, которая касалась, кроме всего прочего, достоинств разных джемов и желе.
Валери попыталась подвести черту под своим новым положением в городе, где последние несколько лет ей приходилось из кожи вон лезть, чтобы соответствовать в глазах общества тому уровню благосостояния, какой ей приписывался.
Теперь у нее будут почти неограниченные средства. Ее фамильное состояние было ничуть не хуже, чем у какой-либо другой женщины ее круга, – нет, даже лучше, если задуматься всерьез. Что касается ее вкуса, то в нем никто не может усомниться. Деньги, имя, вкус. У нее есть все, чтобы, не ударив пальцем о палец, стать королевой Нью-Йорка.
Но боже мой, до чего же острая стала конкуренция в этом обществе! Все эти избранные, которые сменяют друг друга на постоянно публикуемых снимках, – вот они щеголяют нарядами, наперебой дают деньги на благотворительность, покупают картины, развлекаются, отдыхают – и все напоказ перед всем светом, – разве ей на самом-то деле хочется быть царицей среди этих людей?
