– Не совсем. Знаете, мне пора.
– Так идите.
– Но вы держите мой свитер.
– Послушайте, давайте выпьем чего-нибудь, идет? Вы покажете мне свои работы.
Вот как все у них началось. Гэйб так и не понял, то ли она нашла его, то ли он ее, но таков оказался результат его любезности старине Дэйву. Ни одно доброе деяние не остается безнаказанным, как говаривала его бабушка, да будет земля ей пухом.
Внешне человеческое обаяние может проявляться самым неожиданным образом: оно может быть связано с тембром голоса, особенностями смеха, неожиданно обольстительным взглядом обычных, казалось бы, глаз, со всплесками юмора или даже причудами. Но почти всегда оно совершенно непостижимо и противится определению.
Тони Гэбриел был одарен природой редчайшим обаянием так расточительно щедро, как только может одарить человека судьба. Очарование начало сказываться еще с колыбели. Да и профессиональные хитрости скорее скрывались в его обаянии, чем в особой проницательности, настойчивости, храбрости или умении, отказать в которых Гэбриелу тоже было нельзя. Возможно, секрет заключался в том, что он никогда не выпячивал эти качества намеренно, подобно тем самодовольным типам, которые умеют стать обаятельными, когда того требуют обстоятельства.
Тони не умел «врубать» обаяние, как и не умел его скрыть.
Коллеги прозвали его Венгерцем: в истории западного мира венгры слывут самым обаятельным народом из всех существующих. Тони знал об этом прозвище, как знал и о том значении, которое в него вкладывалось, но, будучи из той породы «очарователей», которые палец о палец не ударят, чтобы добиться своего, относился к нему с легким удивлением. Что в нем увидели такого особенного? Однако причин обижаться тоже не видел. В его роду, смешанном, среднеевропейском, постоянно меняющем место жительства, наверняка найдется место и Венгрии, а в генеалогическом древе, потрудись кто его составить, в одном из колен неудивительно было бы обнаружить и венгерских предков. Тони решил к данному факту подойти прагматически: уж если о чем и стоит помнить, так это о том, что обаяние срабатывает.
– Знаете, а мне здесь нравится, – признался Тони, оглядевшись по сторонам.
– Это так необычно?
– Ну... довольно ново. И приятно. Не часто мне удается вот так вот... просто сидеть.
– Наверное, все дело в освещении, – предположила Джез. – Подумать только: свечи на столах! Полукруглые кабинки, отделанные красной кожей, бумажные салфетки... В обычном баре почти никогда такого не встретишь.
– Ну да, и поцарапанные пластиковые столы, репродукции Тулуз-Лотрека на стенах... Словно ты где-то еще – в Мехико, Канзасе или Джерси.
– Я тоже об этом подумала, как только мы вошли, – призналась Джез. – Пахнуло чем-то знакомым, домашним. Не исключено, что и выпивка тут не разбавлена. Разве что это уловка, чтобы усыпить подозрение.
– С каких это пор белое вино считается выпивкой?
– Я имела в виду виски.
– Выпивка – это слово из прошлого. Вас тогда еще не было.
– Так говорил мой отец.
– Мой тоже.
– Сколько вам лет? – спросила Джез.
– Двадцать девять.
Она внимательно изучала его. Не очень ухоженный, но чистый, слегка грубоватый, но вместе с тем не без изыска. Обветренный, загорелый и жилистый. На лице больше морщин, чем положено мужчине его лет.
– Вы выглядите старше. Определенно старше. Года на тридцать два.
– Правда? А вам сколько?
– Восемнадцать. Можно мне называть вас Тони?
– Лучше Гэйб.
– Вы часто бываете в Джерси?
– Довольно. Слушайте, а почему вас назвали Джез?
– Просто Хуанита Изабелла для имени слишком длинно.
– В вас есть испанская кровь?
– Отчасти. В основном ирландская и шведская. Я калифорнийка.
– Коренная?
– Что, в первый раз встретилась?
– Похоже, что так. Подождите-ка... Я знал одного парня, он родился в Вегасе... Нет. Еще была девушка, она из Корона-дель-Мар, – тоже нет. Вы первая коренная калифорнийка, которую я встретил. А знаете, когда первый раз встречаешь человека другой национальности, нужно загадать желание.
– Но вам же прекрасно известно, что дель-Мар – в Калифорнии. Так что никакого желания.
– Вы очень необычная. Почему вы мне не льстите? Не спрашиваете, как это я взобрался на Тибет или пересек на верблюде Гоби, или сколько раз вываливался из вертолета, поднимался и продолжал идти дальше? Где благоговение, которое студентка-первокурсница должна испытывать перед известным фотожурналистом?
– Тогда вам следовало пригласить сюда кого-то из ребят.
– На самом деле я совершенно не терплю тупого обожания. Сыт им по горло. Куда приятнее умелое, искусное, едва заметное высокомерие, как у вас. Хотя чуть-чуть кокетства бы не помешало. Мы все же разного пола. Не исключено, что абсолютно разные люди. По правилам хорошего тона, не грех и намекнуть, что вы эту разницу чувствуете.
– Я никогда не кокетничаю, – искренне сказала Джез.
– Знаю. Да и зачем вам? Вы для этого слишком красивы. Слишком интеллигентны. И слишком заносчивы.
– Я не заносчива, – возразила Джез, потягивая вино, и в глазах ее вспыхнули веселые искорки.
– Это я просто к слову. Красива и интеллигентна, но вовсе не заносчива.
– Отлично сказано. К тому же я исключительно скромна.
– По-моему, ты мне нравишься.
– Я знаю, – беспечно-весело отозвалась девушка.
– Та-ак... А я тебе? Нет-нет, забудь! Я никогда ничего подобного не спрашивал.
– Не бойся, я не использую против тебя эти слова. – Джез не смогла сдержать смешка, заметив отразившийся на его лице ужас. – Я бы сказала, нравишься. Ты относишься к тем людям, которые всем в основном нравятся. Чего в тебе не любить?
– Так ты же меня не знаешь. Мало ли что там скрывается?
– Не сомневаюсь. Только насколько все это плохо?
– Выяснить это удастся только одним способом. Пообедаем вместе?
– Конечно, – ни секунды не колеблясь, отозвалась Джез. Она предполагала, что аперитив закончится обедом.
– Так, значит, у тебя сегодня нет свидания?
– Нет. А почему ты почти каждый вопрос начинаешь со слова «так»?
– Разве?
– Ну, неважно. Надеюсь, это не заразно. Так куда мы отправляемся ужинать? – быстро спросила Джез. Одета она вполне прилично для любого калифорнийского ресторана: белые брюки и плотный вязаный ажурный свитер.
