И вот спустя только десять месяцев с той поры, как восемнадцатилетняя Джез так внезапно покинула дом, на ранчо вернулась взрослая женщина, а не прежняя девушка-ребенок. Эта женщина двигалась более уверенно, чем прежняя Джез, говорила больше и смелее, казалось, ей внезапно открылась вся абсурдность жизни, пришло понимание того, что в ней невозможно что-нибудь изменить, и она приняла это знание как должное, не скатываясь к цинизму. Она казалась более оживленной, чем прежняя Джез, и была в сотни раз менее склонна следовать его мнению, хотя и никогда не настаивала на своей безусловной правоте. Права она или нет и что думает по этому поводу отец – эти проблемы ее, похоже, не волновали. Все и так определится, само собой, а скорее не определится вовсе, так что куда проще признать, что ничего в этой жизни не изменишь, и смириться с этим.
– Хотя бы демократические убеждения тебе удалось сохранить? – резко спросил ее Майк.
– Конечно. Я просто не знаю, где можно было бы зарегистрироваться для голосования. – Джез скорчила гримаску, как бы сожалея, что теперь, когда она достаточно выросла, чтобы голосовать, они с Гэйбом носятся по всему миру, не засиживаясь ни на одном месте настолько, чтобы иметь постоянный адрес.
– В американском посольстве той страны, где ты бываешь чаще всего, – отозвался Майк, негодуя. Чтобы чувствовать себя прочно в округе Оранж, демократы не должны терять ни одного потенциального голоса.
– Значит, в Париже, – задумчиво проговорила Джез. – Париж давно стал центром фотожурналистики, со звездного часа «Пари матч», и остается им до сегодняшнего дня, хотя это и странно. Казалось бы, центр ее – Нью-Йорк, и все же Париж – это раскаленная точка.
– Хорошо, тогда зарегистрируйся в посольстве в Париже. В конце концов, ты можешь взять открепительный талон, если потребуется. Или ты считаешь себя только зрителем тех событий, что происходят на величественной сцене мира? А планета – всего лишь прекрасная декорация для съемок?
– Ты хочешь знать, заботит ли меня, кто победит? Не на выборах, а в более широком смысле? Конечно, заботит, папа, ведь если бы я об этом не думала, то просто не позволила бы Гэйбу заниматься его делом.
– Разве мы говорим сейчас о правах и обязанностях вольнонаемных рабочих?
– Да, о тяжком труде счастливых вольнонаемных, – улыбнулась в ответ Джез так, как никогда раньше не улыбалась, и отцовская ревность потребовала, чтобы он тотчас же забыл об этой улыбке.
– Скажи-ка, какого дьявола ты подстригла волосы? – раздраженно спросил он, намереваясь спросить совершенно о другом: почему она улыбается, как удовлетворенная сучка? Из всех физических перемен Майка больше всего раздражала в дочери эта: восхитительные волосы Джез, которые напоминали ему прелестную золотистую соболиную шкурку, были безжалостно откромсаны, остались лишь лохматые вихры уличного мальчишки.
Короткие на затылке и по бокам, они закрывали лоб, торча во все стороны.
– Чтобы не было вшей, – ответила Джез.
– Джез, это немыслимо!
– Расслабься. На самом деле вшей у меня не было, но, когда неделями живешь без горячего душа, начинаешь побаиваться, что могут и появиться. Теперь прическа соответствует моему образу жизни. Мне так нравится, а тебе?
– Раньше нравилось больше, – ответил он, стараясь смягчить тон. – До того, как ты встретилась с Гэйбом. Ты больше нравилась мне без этой напыщенной походки, словно у призовой кобылы или на смотре строевой подготовки с полной боевой выкладкой. Когда ты выглядела не так целеустремленно, словно родилась в кибуце, когда у тебя не было этой жесткости в очертаниях рта и подбородка, когда твое лицо не стало еще лицом женщины, а хранило детскую мягкость... Мне больше нравилось, когда мир открывался и замыкался на мне одном, когда нигде, кроме ранчо, ты не чувствовала себя по-настоящему счастливой. Ты больше нравилась мне, когда была моей любимой малышкой. Когда не встретилась еще с этим безответственным ублюдком и не научилась спать с ним...
– Послушай, па, если я могу голосовать, то, по законам Калифорнии, могу и пить тоже. Давай-ка оставим спор – поехали лучше в город. Я хочу угостить тебя чем-нибудь в баре.
– Правда?
– Правда.
– Тогда двинулись.
Если Джез пришла пора повзрослеть, почему нельзя, чтобы это происходило дома, под присмотром его отцовского ока?
К середине апреля Джез с Гэйбом вернулись в Париж, имея в запасе пару свободных недель перед тем, как отправиться в Рим, чтобы сопровождать папу Иоанна Павла II в поездке по Африке.
– Прежде чем уехать, нужно зарегистрироваться в посольстве для голосования, – сообщила Джез Гэйбу, пока они поглощали бутерброды с ветчиной в каком-то кафе, подсчитывая при этом, сколько способов повязать на шее шарф могут изобрести французы, не менее подверженные влиянию моды, чем француженки.
– Что означает твое «нужно»? Я никогда не голосую, крошка. У кого есть время на эту ерунду?
– Это отвратительно. Отец будет страшно расстроен, если узнает.
Джез неодобрительно прищурилась, вглядываясь в него сквозь спутанные пряди волос.
– Хорошо, хорошо, пойдем, – торопливо отозвался Гэйб. – Скажи только, какую партию он предпочитает.
– Как ты думаешь, они не будут возражать, узнав, что мы живем в отеле? В смысле адреса.
– Откуда я знаю? Давай снимем квартиру.
– Гэйб! Ты же всю жизнь жил только в гостиницах!
– Но я же всю жизнь жил без тебя.
Он убрал с ее лба пряди волос и внимательно вгляделся в живое, взволнованное лицо, перевел взгляд на свежий рот, роскошную пухлую нижнюю губку, как бы заигрывающую с более тонкой верхней, затем на волосы цвета кукурузных хлопьев, на эти сияющие, как драгоценные камни, глаза... С восторгом и вечно новым любопытством вдруг подумал, что никогда абсолютно точно не знает, о чем она думает.
– Такая малышка, как ты, достойна постоянного адреса. Ведь нужно же иметь место для шляпки. Да и саму шляпку, я только сейчас это понял. Мы постоянно ездим через Париж – здесь можно было бы оставлять всю лишнюю одежду, если б она у нас была. Где у тебя «Трибьюн»? Давай-ка заглянем в объявления. Та-ак, что тут у нас?.. Гнездышко в восьмом муниципалитете – не годится, слишком близко к «Диору». Местечко в шестнадцатом – слишком скучно; тринадцатый – тоже не по мне, не нравится вид из окон. Ага, вот кое-что занятное на островке Сан-Луи. Немного далековато, вниз по реке, но вид замечательный. Пожалуй, я позвоню девушке из агентства недвижимости.
– Ты думаешь, в Париже тоже есть девушки из агентства недвижимости?
– Господи, я всегда забываю, как ты юна, – отозвался Гэйб, шаря в кармане в поисках жетона для телефона. – Насколько неопытна и невинна.
– И насколько девственна.
– Жалуешься? Давненько не теряла девственности, хочешь сказать?
