– Господи, Джез, да ты все еще точишь на меня зуб!
Джез уловила в его голосе слабую, но вполне различимую нотку торжества и вихрем взметнулась с пола. Нависнув над ним, она обрушилась на Гэйба со всей яростью, которую до сих пор, с самого момента его появления, успешно в себе подавляла.
– Держу на тебя зуб? Да я ненавижу тебя! Ненавижу за то, что ты сделал со мной, двадцатилетней девчонкой, слишком зеленой еще, чтобы понимать: ни одному слову, слетевшему с твоих губ, нельзя верить! Господи, какая намеренная жестокость! Какой еще подонок способен на это: добиться от девчонки согласия выйти за него замуж, – хотя головой я была против! – а потом бросить ее в последнюю минуту, не оставив ничего, кроме дерьмового письмишка с дерьмовым же сомнительным объяснением! У тебя даже не хватило духу сказать мне все прямо в лицо!
Джез резко отвернулась и подошла к окну, стараясь сдержать ярость; ее била дрожь. Гэйб тоже поднялся и направился к ней. Услышав за спиной его шаги, она испуганно обернулась.
– То, что ты сбежал из Парижа, – самая глубокая рана за всю мою жизнь. Я полностью перестроилась под тебя, изменив всю свою жизнь. Это ведь тебе пришла в голову мысль пожениться, а не мне, видит бог. Я вовсе не собиралась связывать тебя по рукам-ногам, ты сам пошел на это, а потом постарался свалить всю вину на меня! Это так глупо, Гэйб, так дешево – хуже не бывает. И страшно несправедливо. Ты мне отвратителен!
– Я сам себе отвратителен с тех самых пор! Господи, Джез, да неужели ты думаешь, что осталось хоть что-то, в чем бы я не упрекнул сам себя тысячу раз, каждую ночь, и даже в десять раз резче? Каждое слово в том письме было холодной, тяжелой правдой, но оно ничего не оправдывает. Оправдания слабости нет. И все же ты не забыла меня, Джез, неважно, что ты там думаешь о моем характере.
– Нет, это просто уму непостижимо! – вспылила Джез. – Просто тошно слушать тебя! Я знала, какой ты трус, насколько ты можешь быть жестоким, но мне и в голову не приходило, что ты еще и самовлюбленный болван! Подумать только – я не могу его забыть!
– Будь я всего лишь кошмарным воспоминанием, ты не стала бы так упорно избегать встречи со мной. И не была бы так агрессивна, если б и вправду забыла меня.
– Слушай, я начинаю думать, что ты и сам веришь в эту галиматью. – Джез хотелось побольнее задеть его. – Просто слышу, как ты себя уговариваешь. Уже уговорил. – Голос ее звучал ехидно-насмешливо.
– Ты не забыла меня, Джез.
Тонкое загорелое лицо Гэйба было серьезно, в словах звучала уверенность.
– С тех пор как я последний раз даром тратила время, вспоминая тебя, прошли годы, – презрительно отозвалась Джез.
– Докажи.
В голосе Гэйба явно был вызов.
– Я ничего не собираюсь тебе доказывать!
– Тогда докажи себе. Если не сможешь – никогда больше не сможешь себе доверять.
– Себе я доверяю достаточно, – холодно ответила Джез, снова беря себя в руки. – Уходи, Гэйб. Я хочу, чтобы ты убрался из моего дома. Я боюсь, тут все пропахнет тобой.
Гэйб резко притянул ее к себе, внезапно принявшись целовать с той безудержной страстью, которая вновь полыхнула в нем, едва он переступил порог ее дома и снова увидел ее, еще более прекрасную, чем раньше. Джез со всей силой ударила его по лицу.
– Я так и знал! – воскликнул он. – Будь тебе все равно, тебе бы и в голову не пришло меня ударить! – Он прижал ее руки к бокам и снова принялся целовать, все крепче и безудержнее. На секунду остановившись, он ослабил захват, оставляя ей возможность ударить его еще раз.
– Упрямая неумеха, – пробормотал он, когда она не двинулась с места и не изменила безучастного выражения. Он снова обнял ее застывшее, безответное тело, притянул к себе и снова склонился к ее холодным губам, полностью сосредоточившись на том, чтобы она признала его, вспомнила его губы. Он уловил в ней легкий отзыв, пока еще чуть заметный, легкую дрожь, какой-то натиск, тепло, намек на желание, постепенно усиливающееся, пока оно не превратилось в настоящий ответный поцелуй.
Они молча стояли у окна, за которым тяжело плескал океан, сжав друг друга в объятиях и осторожно целуя друг друга, боясь проронить хоть слово, чтобы не нарушить неожиданное волшебство момента, в котором переплелись настоящее и прошлое, вспомнились радости прожитых вместе лет и забылись все боли и обиды. Гэйб прижимал ее к себе все крепче и крепче, и Джез почувствовала вдруг, как он возбужден, как страстно стремится к ней, – и оттолкнула его, выпрямившись, застыв в гордой и вызывающей позе.
– Ну нет. Никогда! Нет, – выговорила она неожиданно сильным и спокойным голосом. – Ты добился своего, Гэйб. Физически я все еще неравнодушна к тебе – что ж, я всего лишь человек. Но не это важно. Просто выплыл на свет кусочек прошлого, каким-то невероятным образом... переживший то, что ты со мной сделал. – Она печально качнула головой, вспоминая. – Но как бы там ни было, это чувство не настолько сильно, Гэйб, чтобы я позволила себе заниматься с тобой любовью. Да, признаю, мне этого хочется. Не думай, что я забыла плывущие по реке экскурсионные кораблики, их огни, освещавшие наши окна. А мы, невидимые, лежали в постели, вслушиваясь в звуки танцевальной музыки, льющейся с реки, я тогда была полна тобой, чувствовала тебя настолько осязаемо, что было ясно: никому в мире не было так чудесно вдвоем, как нам.
Положив руки ему на плечи, она мягко продолжала говорить, и глаза ее излучали свет, который так слепил воспоминаниями, что он не мог выдержать ее взгляда и отвернулся.
– Ты был лучшим, самым лучшим любовником, какого я знала. И не потому, что ты первый. У меня была возможность сравнивать. – Джез откинула голову и улыбнулась, вспомнив что-то свое, что, как вдруг понял Гэйб, не имеет к нему никакого отношения. – Но беда в том, что я тебе не верю. И не хочу ложиться в постель с мужчиной, которому не верю.
– Ты не можешь поверить, что я мог измениться за девять лет? – спросил он с болью. – Что я должен был измениться? Что мне теперь можно верить?
Джез только коротко рассмеялась.
– Верить? Верить тебе? Да нет, это чепуха. Даже ты способен это понять. Но я не стану мешать тому, чтобы Фиби представляла тебя. Даже можешь снять у нас помещение. Знаешь, тебе удалось доказать мне совсем другое, не то, что ты собирался. У тебя нет больше надо мной власти. Бедный Гэйб!
Он попытался что-то сказать, но Джез погладила его по щеке и поднесла палец к губам, словно призывая его молчать, и он замер.
– Молчи! Если ты еще раз скажешь о том, что это не так, что иначе я бы спокойно пошла с тобой в постель, я снова возненавижу тебя! Нет, Гэйб, хватит. Не стоит играть дальше. Это недостойно... даже Венгерца. Ты получил то, ради чего пришел. И даже чуть-чуть больше. Удовлетворись этим.
Гэйб смотрел на Джез, не в силах вымолвить ни слова. Черт, на этот раз он сам себя выпорол. Сам себя трахнул. А он-то думал, что излечился от любви к ней. Хотя бы в целом. Отнюдь нет. Он так же болен. Серьезно болен. Скажите, ну какой, казалось бы, риск в том, чтобы поздороваться с Джез, снова пожать друг другу руки? Он попробовал – и теперь вот загнан в тупик результатом. Ошарашен навечно и полностью, если в нем осталась хоть капля рассудка. Джез – его единственная любовь.
