Он поцеловал ее долгим поцелуем.
— Остин. — Она прижалась лицом к его шее, а он поцеловал ее в макушку. — Я хочу испытывать такую же уверенность, как ты.
— Я позабочусь об этом.
— Не понимаю как.
— Увидишь, — произнес он уверенно. — Увидишь… Два дня Остин по телефону уговаривал Монику пойти в субботу вечером на Праздник танца.
— Я не умею танцевать, — отговаривалась она.
— Я научу. Будет весело.
Весело? Жизнь всегда казалась ей серьезной. Остин показал, что она подобна алмазу со множеством граней. Моника начала доверять ему.
— Тогда… Я бы хотела научиться прежде, чем идти на праздник… если ты не против.
— В чем дело, Моника? Скажи мне.
— Я просто не хочу никому давать повода…
— Можешь не продолжать, любимая. Я понимаю. Приходи вечером, как только рабочие уйдут. Я достану свою магнитолу…
— Мне было бы уютнее у себя. Если ты не возражаешь. Потом мы могли бы поужинать и потанцевать, если я на что-то гожусь.
— У тебя все получится, — заверил ее он.
Остин приехал поздно из-за того, что рабочие долго провозились с укладкой деревянного пола в спальне и покраской стен. Припарковал грузовик у хижины Моники, где во всех комнатах горел свет. Дом выглядел празднично и словно приглашал в гости. Остин постучал в решетчатую дверь, всматриваясь внутрь прихожей.
— Моника?
— Сейчас, — откликнулась хозяйка и погасила в гостиной свет. — Я приготовила сюрприз для тебя. — Из старинного проигрывателя полилась музыка Коула Портера, ей вторила дивная игра разноцветных огней.
— Чудеса… — изумленно пробормотал Остин.
— Это бабушкин. Она включала его только в новогоднюю ночь, когда дедушка еще был с ней. По ее словам, они танцевали под него, — сказала Моника и объяснила, что к потолку подвешен вращающийся зеркальный шар, сделанный еще в 20-е годы, и его освещает лампа, укрепленная на верхней книжной полке.
Моника появилась из тени в старинном тонком белом платье до лодыжек. Ткань колыхалась вокруг ее ног, словно молочная дымка. На ее волосах и в глазах играли блики света, и от такого зрелища у Остина перехватило дыхание. Казалось, она выплыла из грез. Впрочем, так оно и было. Она его греза. Остин протянул ей руку.
— В жизни не видывал подобных красавиц.
— Это игра света. — Моника прильнула к нему. — Блики. Обман глаз.
— Нет, это не обман. — Он улыбнулся ей глазами.
— Что мне делать?
— Держи мыски туфель поближе к моим и следуй за движением моей стопы. Бедра поближе. Следуй за мной. Покачивание. Наклон. Остальное сделают мои руки.
— Звучит так, как будто я занимаюсь не танцем.
— Разумеется, танцем.
— Ой ли?
— Доверься мне, — озорно ухмыльнулся он. Моника думала, что будет то и дело натыкаться на него, однако все шло гладко. Танец очень напоминал занятия любовью. Как и в любви, Остин был ее наставником, и в какой-то момент Моника почувствовала себя так, словно плыла. Ее ноги будто не касались пола. Когда зазвучала мелодия «Ночь и день», мысли Моники были так глубоко растворены в музыке, а тело так тесно слито с Остином, что она утратила ощущение самой себя.
— Словно мы перенеслись в иной мир, правда? шепнул он.
— Да. Я почти чувствую присутствие моих прародителей, как будто сейчас двадцать девятый год, когда дедушка и бабушка были очень счастливы в этих стенах.
— Этот дом, Моника, воздвигнут любовью. Я всегда это знал.
— Как печально, что любовь не смогла удержать их вместе.
Он притянул ее почти вплотную и промолвил:
— Ты никогда не думала, что мы призваны вернуть к жизни то, что прервано?
— Не понимаю.
— Возможно, нас… свела судьба, и наше предназначение закончить то, что они начали. Возможно, даже к лучшему, что мы не знаем, отчего они расстались. Возможно, Фостер был просто глуп и самолюбив. Для нас это неважно. Важно другое. Чтобы мы извлекли уроки из их ошибок. Нам предоставлен хороший шанс, Моника… Нельзя его упустить.
— Я хочу верить тебе, — шепнула она, положив голову ему на плечо.
Он закружил ее в танце так, чтобы она всецело забылась в музыке. Их смех перекликался с мелодией. Они танцевали более часа, а потом Остин предложил отдохнуть. Моника сварила кофе. Она долго всматривалась в содержимое своей чашки перед тем, как сделать первый глоток.
— Тебе не понравилось танцевать со мной? спросил Остин.
— Очень понравилось.
— Тогда откуда такой удрученный вид?
— Наверное, от усталости, — соврала она.
— Тебе нужно придумать отговорку получше. — Он откинулся на спинку стула. Я давно заметил, что ты не позволяешь себе радоваться жизни. Разве не так?
— Я бы не сказала.
— Ладно. Я пережил нечто подобное до приезда сюда. Поэтому понимаю твои чувства. Однако горькая правда в том, что не имеют значения ни мои поступки, ни мои слова, потому что все равно я не могу убедить тебя в том, что не намерен причинить тебе боль. С самого начала ты относилась ко мне с опаской. Она попыталась было возразить, но он остановил ее движением руки, а потом достал из кармана конверт. — Я получил это письмо на днях, и когда прочел, то понял, что часть твоего недоверия ко мне, если не все, коренится слишком глубоко. Я не могу воевать с твоими призраками. Ты виновата в том, что отторгаешь меня, не меньше, чем жители Силвер-Спе, когда отторгали тебя.
— Это не правда… — ужаснулась она.
— Сама подумай. Ты судишь меня исходя из того, что слышала о Фостере Скае. Если он был мошенником, то, значит, и я такой же.
Она застенчиво отвела глаза в сторону и призналась:
— Верно.
— Быть может, сама судьба послала мне в руки это письмо от Харриэт.
Моника широко открыла глаза в изумлении.
— Правда?..
— Прочитай сама, — сказал он и протянул ей письмо. Моника вынула из конверта лист исписанной бумаги и узнала почерк Харриэт.
«Уважаемый мистер Синклер,
Спешу поблагодарить Вас за то, что Вы вняли нашим молитвам. Когда возле нашего дома сломался Ваш автомобиль, мы с Чаком думали, что наша совместная жизнь кончена. Я не хотела посвящать никого из моих друзей в наши трудности, во-первых, потому что слухи в Силвер-Спе распространяются слишком быстро, а во-вторых, чтобы не видеть жалости на лицах горожан при известии о том, что я больна раком. У нас не было медицинской страховки, а значит, и надежды на успешную операцию. Когда Вы дали нам чек, мы с Чаком опустились на колени с благодарственной молитвой. Перебравшись сюда, в Биллингс, я прошла необходимый курс лечения. Я по-прежнему испытываю слабость, но меня уверяют, что надобность в химиотерапии уже отпала. Из-за этого меня переполняет чувство благодарности. И к Вам в первую очередь. Ваших денег хватило на покрытие расходов по проживанию здесь и на оплату медицинских счетов. Вы проявили чрезмерную щедрость, назначив столь высокую цену за наш дом и землю. Часть средств мы вложили в покупку очень уютной квартирки.
