В конце концов, королю надоело выслушивать еженедельный доклад о том, что очередная дюжина овец сожрана, очередные двести акров выжжены, сорок крыш обгажены и еще одна принцесса напугана. Он написал письма всем окрестным сказочным королям и созвал их на совет, чтобы раз и навсегда решить проблему драконов. Окрестные короли (а у каждого из них тоже проживали свои драконы, иногда даже пара) отнеслись к вопросу со всем пониманием, а потому после недолгих, чисто организационных дебатов выработали общий план действий. Было решено объединенными силами всех армий напасть на каждого отдельно взятого дракона и перебить их всех по очереди. Ни один дракон не выстоит против такой силищи, это вам не какой-нибудь отчаянный рыцарь, а регулярные войска.
Так оно и вышло. Не прошло и года, как всех драконов на том континенте истребили, сокровищницы разграбили и уничтожили кладки яиц, чтобы уж наверняка. Самый последний пойманный дракон, правда, пытался как-то отвертеться, твердил о проклятиях, о том, что люди еще пожалеют, но его, конечно, не стали слушать.
[4]
Король сказал «Отрубить ему головы!», палач трижды взмахнул топором, и с последним драконом было покончено. Три головы повесили над тремя воротами замка, а над четвертыми пришлось вешать драконий хвост, но ими все равно никто не пользовался.
Прошло некоторое время. Сперва все было замечательно. Но потом нарушение экологического баланса стало сказываться в полной мере.
Оставшись без своего единственного естественного врага, рыцари размножились чрезвычайно. Они слонялись без дела по стране, нападали со скуки на мельницы, задирали крестьян, грабили караваны и сжигали колдунов. Переходя на оседлый образ жизни, каждый рыцарь старался отгрохать себе собственный замок, а потом обкладывал поборами близлежащие земли и покушался на соседние. Это вело к междоусобным склокам, во время которых гибли почем зря мирные жители, вытаптывались поля и разрушались деревни. Рыцари буянили, дерзили королю, совращали принцесс и показывали дурной пример молодежи. И всю эту высокородную кодлу надо было кормить, поить и всячески ублажать, чтобы они, не дай бог, не взбунтовались.
Ко всему прочему, в лесах развелось до черта волков (которые, оказывается, прежде составляли основу рациона драконов), а из-под земли полезла какая-то мелкая нечисть, осмелевшая в отсутствие хозяина. Для рыцарей драться с такой мелюзгой было недостаточно почетно, а для простых обывателей — слишком опасно, так что нечисть жировала совершенно безнаказанно.
Король хватался за голову, слушая еженедельный отчет о том, что столько-то тысяч акров земли вытоптано, столько-то десятков деревень сожжено, столько-то голов скота задрано и столько-то принцесс беременно. «Найдите мне дракона! — кричал он. — Хоть какого-нибудь, пусть даже маленького! Выпишите из-за границы! Полцарства за дракона и любую принцессу в придачу или даже двух принцесс!»
Но, конечно, новых драконов взять было неоткуда. Экологические катастрофы необратимы.
Дурак был сказочный король, если решил, будто в природе есть хоть один бесполезный, вредный вид.
диоклетиан и капуста
— Великий цезарь! — обратился посланник к Диоклетиану. — Вернитесь в Рим! Мы все Вас просим. Империя нуждается в Вас, ну что Вы забыли в этой своей провинции? Зачем отреклись?
— Ах, — вздохнул Диоклетиан, — если бы вы только знали, какую капусту я на этом срубил!..
* * *
— Что у нас с клонированием? — спросил Диктатор.
Главный Ученый неопределенно помахал в воздухе рукой.
— Мы над этим работаем.
— И как успехи?
— Ну вот, с овцой уже опыт прошел удачно. Из одной овцы получилось две.
— Ну замечательно! Значит, скоро мы начнем наконец клонировать суперсолдат!
— Да нет, пока рано еще, — скривился Ученый. — Пробовали мы их уже клонировать. Все равно на выходе две овцы получается…
* * *
Жил бы я в городе, назывался бы Оракулом, а здесь я просто деревенский дурачок. Да и какой из меня Оракул, я же на самые простые вопросы ответить не могу! Вон, идет тетушка Матильда, улыбается, кивает мне: «Здравствуй, дурачок. А знаешь ли, какая радость меня ожидает в новом году?» Ой, даже и не знаю, тетушка. Ждет тебя что-нибудь или нет — поди разбери, до нового года еще неделя почти, а ты уже старенькая, доживешь ли… С лестницы-то послезавтра упасть, да еще вниз головой — тут и у молодого здоровья не хватит, а тебе-то уже девятый десяток. Хотя, может, и выживешь, ты ж у нас бабка крепкая… в общем, не знаю я, а врать не хочу. «Не знаю, тетушка». Улыбается снова, треплет по голове, дает сухарик. А вон дядюшка Фредерик прошел, рукой мне помахал: «Привет, дурачина! А ну-ка, скажи, что у меня в кармане? Угадаешь — тебе отдам». Да откуда же мне знать, дядечка? Карманов-то у тебя два. В одном — леденец, в другом — письмо от сына, что он приезжает осенью, но это он обманывает, конечно. Как же он сможет приехать, если в конце июня застрелят эрцгерцога Фердинанда? «Не знаю, дядечка». Усмехнулся, отдал леденец. «А теперь знаешь?» Ну, если подумать… Что там у тебя? Крошки табака, торчащие нитки, пара кошачьих шерстинок — это от кошки твоей любовницы, пятнышко жира от бутерброда, который ты носил в кармане поза-позавчера… что же ты имеешь в виду? «И теперь не знаю, дядюшка». Расхохотался, ушел. А может, он вообще о другом кармане говорил? У него дома еще две пары штанов висят, там в карманах чего только нет… одних денег двадцать три монетки, поди тут угадай, о чем речь! Дети бегут: «Эй, дурачок, айда с нами на горку!» «Не, не пойду». Убежали. Хотя и хочется мне с ними на горку, да ведь все равно не добегут, за поворотом остановятся возле пекарни, откуда так вкусно тянет свежей сдобой. И про горку свою забудут, а захотят стащить булочку, пока никто не смотрит, и ведь стащат, а потом будут кусать ее по очереди, спрятавшись за сараями — но за сараи мне совсем не хочется, и булки тоже, так что я с ними не пойду. А кроме того, я должен дождаться бабушку Фриду, которая подойдет с минуты на минуту. Тут и угадывать нечего — она всегда проходит мимо меня как раз в это время, вот уже лет восемь. Сейчас она подойдет и спросит, не встречал ли я ее мужа, который куда-то запропастился, и не знаю ли я, когда он собирается вернуться домой. Что я могу сказать? Боюсь, что это никому не известно. Оттуда, куда ушел муж бабушки Фриды, еще никто не возвращался, но вдруг именно он будет первым? Не знаю, не знаю… я ни в чем не уверен. «Конечно, бабушка Фрида, — скажу я ей, — он здесь только что проходил и обещал вернуться завтра, не позже полудня». Она кивнет и пойдет дальше. Я всегда ей так говорю.
