— Просто никак не мог заставить себя снять эту вещицу, — сказал Лерой. — Придумал с ней нечто вроде эксперимента.
— Вот как?
— Несколько раз прошагал в этом наряде по коридору мимо целой толпы девочек, — сказал Лерой. — И насвистывал при этом партию флейты из «Звездно–полосатый навсегда».
— Ну и?.. — спросил Гельмгольтц.
— И знаете, ни разу не споткнулся и даже не сфальшивил, — радостно заявил Лерой.
На главной улице города движение было перекрыто на целых восемь кварталов, тротуары и мостовые, огражденные флажками, чисто подметены — все для того, чтобы по ним могли пройти сливки молодежи, гордость штата, оркестры всех его колледжей. В конце этого пути марширующие должны были попасть на огромную площадь с трибунами для зрителей. А пока что оркестры расположились в узких улочках и переулках и ждали сигнала к выступлению.
Оркестр, который, по мнению судей, смотрится и играет лучше всех, должен был получить главный приз, пожертвованный ради такого дела торговой палатой. Призу было два года, и на нем было выгравировано название колледжа Линкольна — как победившего дважды.
Затаившиеся в боковых улочках и проходах двадцать пять руководителей других оркестров готовили свое тайное оружие в надежде, что оно помешает «линкольнцам» выиграть в третий раз, — разные, там, спецэффекты с использованием сверкающей пудры, светящихся жезлов и дирижерских палочек, хорошеньких девушек в ковбойских костюмах и минимум одной трехдюймовой пушки. Но над всеми ними темным облаком нависло предвкушение поражения — достаточно было одного взгляда на яркие плюмажи и стройные ряды оркестрантов колледжа Линкольна.
Неподалеку от этих благодушных и самодовольных рядов прохаживался Стюарт Хейли, помощник директора. Здесь же находился и Джордж М. Гельмгольтц, дирижер и руководитель оркестра, одетый, по определению Хейли, в нечто напоминающее униформу адмирала тыловой службы болгарской армии.
«Линкольнцы» делили узкий проход между глухими фасадами зданий с тремя другими оркестрами, и взвизги и рявканье настраиваемых инструментов гулким эхом отражались от каменных стен.
Одолжив у Хейли зажигалку, Гельмгольтц поджигал ей куски трута и раздавал каждому четвертому оркестранту, у которого торчала из–за пояса прямая и короткая цилиндрическая трубка хлопушки.
— Сначала поступит команда «Готовсь!», — объяснял своим подопечным Гельмгольтц. — И ровно через десять секунд — «Поджигай!». И как только левая ваша нога ступит на землю, поднесете трут к фитилю, что торчит из конца хлопушки. А вы, все остальные, слушайте внимательно! Как только подойдете к трибунам, вы должны перестать играть, точно в сердце вам ударила пуля. И тут Лерой…
Гельмгольтц чуть шею не вывихнул, пытаясь увидеть, где же Лерой. И тут взгляд его упал на тамбурмажора из оркестра соперников, просто жалкого оборванца по сравнению с разодетыми, как павлины, оркестрантами из колледжа Линкольна. Тот ловил каждое его слово.
— Чем могу помочь? — холодно осведомился Гельмгольтц.
— У вас тут что, съезд гостиничных швейцаров? — насмешливо спросил тамбурмажор.
Гельмгольтц даже не улыбнулся.
— Ступайте к своим, окажете мне тем самым большую любезность, — сурово заметил он. — Вам явно недостает репетиций и элегантности, а времени до выступления осталось всего ничего.
Тамбурмажор отошел к своим, насмешливо улыбаясь и дерзко вертя в пальцах барабанную палочку.
— Кто скажет мне, куда подевался Лерой? — громко спросил Гельмгольтц. — Как только надел новую форму, так начались проблемы с дисциплиной. Стал просто неузнаваем.
— Вы имеете в виду Болтуна Даггана? — спросил Хейли. И указал на широкую спину Лероя, мелькнувшую в толпе музыкантов–соперников. Лерой оживленно беседовал о чем–то с коллегой–флейтистом, оказавшимся при более пристальном рассмотрении прехорошенькой девушкой с выбивающимися из–под шапочки золотистыми кудряшками. — Вы хотите сказать, где наш Казанова Дагган? — добавил Хейли.
— Все завязано исключительно на нем, — сказал Гельмгольтц. — Если с Лероем что–то, не дай бог, случится, мы можем рассчитывать лишь на второе место, да и то, если очень повезет… Лерой!
Лерой не обратил на этот призыв ни малейшего внимания.
Лерой был слишком поглощен беседой, чтобы слышать Гельмгольтца. Он был слишком занят, чтобы видеть, что наглый тамбурмажор, только что обозвавший оркестр Гельмгольтца «съездом швейцаров», теперь с нескрываемым любопытством рассматривает его широкую спину.
Затем тамбурмажор слегка подцепил золотую эполету на плече Лероя резиновым кончиком своей барабанной палочки. Лерой не заметил или сделал вид, что не замечает этого. Тогда тамбурмажор опустил руку на плечо Лерою и на добрые несколько дюймов вонзил пальцы в пышную золотую эполету. Лерой как ни в чем не бывало продолжал разговаривать с девушкой.
Вокруг них уже начали скапливаться любопытные, и тамбурмажор несколько раз потыкал Лероя палочкой в плечо, словно обводя эполету, затем перевел ее чуть ниже, к середине, стараясь отыскать точку, где кончается накладное плечо и начинается собственно Лерой.
И вот наконечник отыскал, наконец, плоть, и Лерой удивленно обернулся.
— В чем дело? — спросил он.
— Просто пытаюсь убедиться, что с набивкой у вас все в порядке, генерал, — насмешливо ответил тамбурмажор. — Нащупал дырочку, и скоро все мы по колено утонем в опилках, которые оттуда посыпятся.
Лерой покраснел.
— Не понимаю, о чем это вы, — сказал он.
— Попроси–ка своего нового дружка снять жакетик, чтоб все мы узрели его мощную мускулатуру, — сказал тамбурмажор девушке–флейтистке. И начал напирать на Лероя. — А ну, давай снимай!
— А ты попробуй заставь! — огрызнулся Лерой.
— Перестаньте, ребята, все нормально, все в порядке, — сказал Гельмгольтц и встал между ними.
— Думаешь, не смогу? — огрызнулся тамбурмажор.
Лерой судорожно сглотнул слюну и после долгой паузы ответил:
— Знаю, что не сможешь.
Тамбурмажор оттолкнул Гельмгольтца и схватил Лероя за плечи. Одна эполета оторвалась тут же, затем в сторону отлетел витой золоченый шнур, затем — пояс. Дождем посыпались медные пуговицы, из прорехи показалась нижняя рубашка.
— А теперь, — сказал тамбурмажор, — мы просто отстегиваем вот это и…
Лерой взорвался. Ударил тамбурмажора прямо в нос, одним рывком сорвал с него пуговицы, медали и золотое шитье, потом резко пнул под дых и выхватил из его рук барабанную палочку — с явным намерением отлупить своего обидчика чуть ли не до смерти.
— Лерой! Прекрати! — отчаянно завопил Гельмгольтц и отнял у Лероя палочку. — Ты только посмотри на себя! Посмотри, во что превратился твой костюм! Боже, все погибло, все безнадежно испорчено!.. — Дрожа с головы до пят, он ощупывал дырки, торчащие в разные стороны нитки от пуговиц, съехавшие набок накладные плечи. Потом с безнадежным видом вскинул руки вверх. — Все кончено. Мы сдаемся. Колледж Линкольна признает свое поражение.
