Складывалось впечатление, что эта груда металлических частей, деревянных реек, обтянутых тканью, никогда не сможет оторваться от земли. Части чудовищного конструктора сложили вместе исключительно для оскорбления молодого прапорщика, для внушения ему чувства неполноценности.
И без этих дополнительных наворотов из-за особенностей конструкции «Ньюпор», как паутиной, опутан стальными жилами тросов. Сзади деревянный стабилизатор и руль поворота. Спереди мотор и руль глубины, тросы от которого идут к ручке управления.
Аэродром представлял собой зеленую полосу земли длиной в двести метров, шириной в двадцать, тянувшуюся с востока на запад. Расположенный среди вспаханного поля, он напоминал маленький островок. «Как же здесь садиться?» — подумал Поплавков. Но вспомнив, что на эту зеленую полоску земли, называющуюся лишь по недоразумению аэродромом, садятся другие летчики, успокоился.
Подавляющее большинство вылетов в отряде было связано с авиаразведкой. Фотографировали неприятельские позиции и военные объекты. Летчики, в том числе и Поплавков, умели фотографировать, поэтому часто летали в одиночку без наблюдателя-фотографа. Дело не особенно сложное, зачем лишний раз подвергать опасности товарищей? Если собьют, то погибнет один, а не двое. Вот такая простая арифметика.
На разведывательных самолетах не было предусмотрено вооружение. В штабах мудро решили, что первый авиаотряд не истребители, и на оружии сэкономили. Время показало, что авиаразведчики — легкая добыча для вражеских самолетов. Положение надо было исправлять. На каждый самолет техники установили по американскому пулемету кольт. Самолеты продолжили свою боевую работу, выполняя задание по фоторазведке. С пулеметами военлеты стали увереннее чувствовать себя в воздухе. Стали смелее. Было бы совсем хорошо, если бы капризные кольты не заедало при стрельбе. Перекос патрона в патроннике — для них обычное дело.
В ночь перед первым своим «боевым» вылетом Поплавков почти не спал. Самостоятельно, первый раз в жизни, по карте-десятиверстке пришлось изучать будущий маршрут полета. В авиацентре их почти не учили «читать карту». Главное — взлет и посадка. Просить кого-то из сослуживцев не позволяла гордость. Более молодого и необлетанного летчика, чем Аким, в авиаотряде не было.
Чем дольше он всматривался в карту, тем крепче становилось чувство, что он запутался. «Одолею, не могу не одолеть, — подбадривал он себя вслух. — Смогу! Я смогу-у!» Начал отмечать красным карандашом основные ориентиры. Чувство, что не справится, стало исчезать, словно туман под лучами солнца. Сидя над картой, незаметно для себя прапорщик заснул. Проснулся уже на рассвете. Пора.
Первый полет Поплавкова не обошелся без казуса. Задание простое: сфотографировать первую линию немецких траншей. На «Ньюпоре» установили автофотограф. Перед вылетом Аким с серьезным видом понажимал на «грушу» — все в исправности, затвор работает. Поднялся в воздух. Сердце сладко заныло. Прапорщик представил, как немцы откроют по нему ураганный огонь, но ни с ним, ни с самолетом ничего страшного не случится и он благополучно вернется на аэродром с важными снимками.
Солдаты аэродромной команды уже выкатили самолет на старт. Прапорщик в летном комбинезоне и пробковом шлеме, обтянутом кожей, сел в кабину. Поерзал на неудобном деревянном сиденье, замер. Сидел, не решаясь подать команду заводить мотор. В его голове неотвязно крутилась мысль, не давая покоя: «Не найду цель. Заблужусь!»
Как сквозь сон услышал свой голос:
— Готов!
— Контакт! — крикнул моторист.
— Есть контакт, — эхом отозвался летчик Щелкнул переключателем подачи бензина. Мотор мерно загудел.
Страшно отпустить ручку управления. Нельзя больше медлить. Затаив дыхание, словно Поплавкову предстояло нырнуть с головой в бездонный омут, махнул рукой и отпустил ручку управления. Мотористы, повинуясь сигналу, отпрянули в стороны. Самолет дрогнул и медленно пополз по земле. Разбег становился все быстрее. Вот он клюнул носом… ручку на себя.
«Ньюпор» подпрыгнул раз, другой… Качнулся. Рывок. И вот колеса отделились от земли. Левой рукой прапорщик схватился за сиденье. Вцепившись в него мертвой хваткой, авиатор неподвижно застыл. Акиму казалось, что стоит пошевелиться и своим неосторожным движением он свалит эту летающую табуретку на крыло.
Прапорщик потянул на себя ручку, самолет послушно пошел на подъем. Внизу проплывают коробочки домов, темнеют ленточки дорог.
На высоте холодный ветер режет лицо, от него глаза застилают слезы. Прапорщик от волнения забыл надеть на лицо очки. Ошибку пришлось исправлять левой рукой, правая — на ручке управления.
Подлетев к линии фронта, Аким зашел так, чтобы солнце светило сзади, и начал съемку. Все обошлось благополучно, без стрельбы с земли по его аэроплану. Судьба благоволила пилоту в его первый вылет. Прекратил фотографировать, когда закончилась пленка, и лишь тогда полетел обратно. Душу грела мысль, что ничего не случилось и снимки будут удачными.
Каково же было его удивление, когда после проявления пленки на ней не обнаружилось никаких следов того, что он снимал. Пленка оказалась девственно чистой. Он почувствовал себя обманутым: полет был рискованным и все впустую.
В лаборатории проверили фотоаппарат, все в исправности. Затвор работает, как швейцарские часы. Оказалось, что во всем виноват сам Аким. При вылете техник понадеялся, что летчик сам снимет крышку с объектива, а новичок до этого не додумался. В отряде долго шутили над новеньким: «Еще совсем зеленый. Необлетанный». Поплавков был готов провалиться сквозь землю от стыда и обиды за свою оплошность. Хорош гусь, размечтался, какую важную информацию добудет. А на деле салага салагой…
Прапорщик Поплавков служил в четвертой эскадрилье под командованием поручика Тараса Пендо. Аким и командир эскадрильи, состоящей всего из трех аэропланов, быстро нашли общий язык. Пендо был родом из Киева, из обеспеченной семьи. Его мать имела небольшой сахарный заводик. По внешности Тарас был «щирый» украинец: статен и чернобров. В авиаотряде его все любили за то, что был веселым и общительным, за красивую внешность и присущее только ему одному ругательство «мать ее сахарный завод!» Поручик Пендо был страстным картежником и часто отлучался из авиаотряда к соседям-артиллеристам. Перед тем как на несколько часов окунуться в мир преферанса, он докладывал дежурному офицеру, зачем его несет нелегкая к артиллеристам: «Какое-то строительство идет у немцев. Надо показать им на карте координаты засечек. Пусть обработают огоньком батарей. Пусть перемешают немчуру с землей». Партнеры по игре никогда не подводили летчика. В конце игры они всегда давали несколько выстрелов в сторону германских траншей. Ночной беспокоящий огонь, а иногда под утро, для знающих людей был сигналом, что скоро поручик Пендо заявится в блиндаж четвертой эскадрильи с красными глазами от недосыпа и в хорошем настроении духа. Играл он обычно хорошо, а редкие проигрыши общей картины не портили.
Немцы периодически получали ночью такие сюрпризы, не догадываясь, что обязаны этому ночным посиделкам авиатора в теплой компании артиллеристов. Однажды один из таких шальных снарядов с ювелирной точностью попал в склад боеприпасов на излете траектории. Грохотало до утра. Рвануло так, что казалось, будто среди вражеских позиций проснулся древний вулкан. Разведчики-пластуны притащили на следующий день «языка». Тот рассказал, что из-за артиллерийского снайпера было сорвано наступление полка. Германцы без артподготовки атаковать не решились. Поручика за доставленные «точные данные» наградили именной георгиевской саблей, а молодцов-артиллеристов орденами. После этого ночные посиделки обрели почти официальный статус.
