— И Пашок с вами?
— Йех! А как же! Зря поджигал, что ли?
— Поджигал-то зачем?
Юное испитое лицо приняло несколько озадаченное выражение.
— Ну… — промолвил в затруднении кормчий. — Зима же… тоска, тоси-боси…
Внезапно дюральку занесло и неумолимо повлекло кормой на рукотворный риф, придурковато скалящийся обломками силикатного кирпича. Лишь совместными усилиями рулевого, пассажира и моторыжки удара удалось избежать. Странно. Течения практически нет, нечисть в ериках обычно тихая, незадиристая. Хотя всяко бывает. Выплеснул кто-нибудь из местных в протоку пару вёдер барды — вот и закуролесил водяной дедушка, лодки ворочать принялся…
— Как же он вас проклинал? — вернулся к начатому разговору Глеб.
— Как-как! Запросто… Как! Зачерпнул золы и сдул с ладошки на все четыре стороны…
— Говорил при этом что-нибудь?
— Не-е… Повернулся да пошёл. Больше мы его здесь не видели. Может, где в другой деревне дом купил…
— А какой он из себя?
— Лысый, бородатый… На Льва Толстого похож.
Портнягин задумался. В какой-то степени все пожилые колдуны похожи на классиков с бородами. Не на Льва Толстого — так на Некрасова… Колдун дядя Слава. Живёт в городе. Кто бы это мог быть?
— Так. Проклял. И что?
— Ну и началось… Месяца не прошло — Пашок на мотоцикле в столб вмазался, ногу размозжил…
— Выжил хоть?
— Выжил… Ногу только выше колена оттяпали. Ничего. Научился с одной ногой на мотоцикле гонять… И что ж ты думаешь? На следующий год опять в столб вмазался! Вторую оттяпали…
— И как же он теперь?
— Руками заводит…
Бережок слева стал помаленьку понижаться, потом разом упал ниже уровня глаз. По ту сторону распахнулась, сверкнула Чумахлинка. Над самой её поверхностью летел дикий гусь. Вернее, даже не летел, а словно бы стелился прыжками, отталкиваясь от воды кончиками маховых перьев. Туловища у него, как и у всех диких гусей, считай что не было: голова, шея, крылья, лапы, хвост — и всё.
Кормчий проводил птицу взглядом, сплюнул за борт и неожиданно запел, хрипловато, но с чувством:
А я остай-юся с тобой-ёй,
роднай-я навек сторона!
Не нужно мне солнце чужой-ёй-ёй…
— А остальные? — прервал его Глеб.
— И остальным досталось, — беспечно отвечал певец. — Баб Варю отнесли, дедка тоже скоро отнесём…
— Плох?
— Да не то чтобы плох… Знак ему был.
— Что за знак?
— Бадик он баб Варин взял… Ну, когда хоронили, на память там, тоси-боси… Опёрся на него разок — бадик хруп! На три части, прикинь… Такие вот дела. И денег — ни копья…
— А с пожара, говоришь, полтора года уже прошло… И ничего хорошего?
Теперь задумался кормчий.
— А знаешь, нет, — признался он вдруг. — Месяца два назад прям счастье попёрло: бабке с дедком пособие принесли, Пашуньке за инвалидность тоже чой-то там накинули, я на рыбе подзаработал. А потом опять всё по новой…
Портнягин понимающе кивнул. Как ни странно, причина кратковременного улучшения жизни в баклужинской глубинке была известна ему лучше, чем кому-либо другому. Именно два месяца назад к его учителю Ефрему Нехорошеву заявился крупный бизнесмен, которому два других не менее крупных бизнесмена задолжали настолько сильно, что не хотели отдавать. Старый чародей посоветовал правдоискателю взять несколько монеток, закопать на сутки в землю, затем подержать под струёй воды, обсушить феном и прокалить на огне, причём каждый из этих обрядов начинать с приговора: «Моё — мне, чужое — обратно хозяину (рабу Божьему такому-то)». Бизнесмен оказался человеком нетерпеливым и решил рабов Божьих не перечислять, имён их не называть, а заклясть всех скопом.
Опасная это штука, безадресное заклинание! За какие-нибудь сутки всё, что было наварено в течение многих лет, вернулось изначальным владельцам, и воротила разорился вчистую, оставшись со смехотворно малой суммой, с которой, собственно, и начинал когда-то первые свои махинации. Вне себя банкрот кинулся разбираться с колдуном, но был перехвачен представителями силовых структур, поскольку без денег ты даже правосудию не страшен.
Стало быть, кое-что из разлетевшихся капиталов перепало по заклинанию и обитателям деревеньки, проклятой таинственным дядей Славой, похожим на Льва Толстого…
Ученик колдуна шевельнул ноздрями, поморщился. Чем дальше продвигалась лодка, тем отчётливее становилось зловоние.
— Что ж вы так ерик загадили? — упрекнул он.
— Мы, что ли? — огрызнулся хозяин лодки. — Сюда вон тот буржуин канализацию провёл…
Глеб обернулся. Покатый холм на правом берегу был увенчан особняком из красного декоративного кирпича под зелёной чешуйчатой крышей. Наивная пышность архитектуры в сочетании с кричащими красками вызывала в памяти картинки из детских книжек.
Протока обогнула холм и двинулась прочь от Чумахлинки.
* * *
Издали деревня Потёмкинская и впрямь напоминала действующий населённый пункт. Однако стоило подойти поближе, как впечатление это утрачивалось. Три жилых дома. Остальное раскулачивали помаленьку. Нетрудно представить, сколь горестное чувство испытал бы основатель деревни, в честь которого она, согласно преданию, была наречена, взглянув на хрупкую ржавчину крыш, просевшие подстенки, серые лишаистые доски разломанного забора…
Провожая ученика в командировку, старый колдун Ефрем Нехорошев выразился так: «Если вправду проклятье, шумни — приеду. А нет — сам справишься…» Что местность энергетически неблагополучна, сомнению не подлежало. Оставалось выяснить, почему.
Откуда-то взялись кряжистая баб Маня и скрюченный дед Никодим. Поздоровались, уставили в землю батожки (по-здешнему — бадики) и стали упорно смотреть на Глеба. Безногого поджигателя нигде не наблюдалось. Не иначе опять гонял по округе на мотоцикле. Столб искал.
Портнягин нахмурился, отвёл глаза. Старики смотрели на него без надежды и без упрёка, почти равнодушно. Всяких видывали. Наезжали сюда журналисты, депутаты, врачи, поп с кадилом… Теперь вот колдун пожаловал. А пару лет назад так даже микробиологи нагрянули — после того как пресса шум подняла: дескать, напустили на глубинку стратегический вирус — потому и вымирает… Придумают же! Биологическое оружие по международному соглашению давным-давно уничтожено: целую неделю, говорят, на загородной свалке колбы с микробами били.
— Ну и где это пепелище? — нарушил молчание Глеб.
— Дядь Славино? — уточнил судовладелец, которого, кстати, звали Ромкой.
— У вас их много, что ли?
— А то! Каждую зиму горим…
Пожарище представляло собой островок старой перемешанной с пылью золы, из которой местами выглядывал чёрный щербатый фундамент и всякая ржавь, не пригодившаяся даже соседям. Тушить, очевидно, никто не пытался, так что дом горел в своё удовольствие. Дотла. Портнягин обошёл кругом давнее место происшествия, поднял хрупкое зёрнышко древесного угля, растёр в пальцах.
