«Из ситца с желтыми и красными цветами мама сшила мне клоунский костюм. Из гофрированной бумаги сделала воротник-жабо, из картона — маленькую шапочку с кисточкой, на тапочки пришила помпоны. В таком виде я пошел в гости к одной девочке из нашего двора, у которой устраивали костюмированный вечер. Кто-то из ребят оделся врачом, кто-то изображал подснежник, одна из девочек пришла в пачке и танцевала. А я — клоун и понял, что должен всех смешить. Вспомнив, что, когда клоуны в цирке падали, это вызывало смех у зрителей, я, как только вошел в комнату, тут же грохнулся на пол. Но никто не засмеялся. Я встал и снова упал. Довольно больно ударился, но, преодолев боль, снова поднялся и опять грохнулся на пол. Падал и все ждал смеха. Но никто не смеялся. Только одна женщина спросила маму:
— Он у вас припадочный?» — рассказывал о своем первом клоунском опыте Юрий Никулин.
«Рождество. Запретное с детство слово. В то время было два страшных праздника для советской власти: Пасха и Рождество. С ними шла борьба. В школе всем мозги забивали: «Пасха — день драки и обжорства!» или «Как говорил нам вождь Ильич: «Не ешьте пасху и кулич!». На Рождество в школе висел лозунг:
Не руби леса без толку
Будет день угрюм и сер.
Если ты пошел на елку,
Значит, ты не пионер!
Елки были в домах, где жили верующие. И у наших соседей была елка. Я ходил к соседям, там было очень весело, я потом боялся, что все узнают. Это было нарушение», — с улыбкой вспоминал детство Юрий Владимирович.
«Кино — моя любовь с детства. Первый раз меня привели в 2,5 года. В городе Демидове моя бабушка работала кассиршей в кинотеатре. Мои тетки (лет по 11–15) пропадали там каждый сеанс. А им надо было за ними следить. Мама с папой часто уезжали на гастроли. Вот на одну хорошую картину они и решили меня взять с собой. Я такой крик поднял. Испугался темноты. Потом ничего, приучили.
Когда мне было 5 лет, уже в Москве отец меня повел в Политехнический музей. Там днем для детей кино показывали. Фильм зарубежный, под рояль, естественно, назывался «Охота на зверей»: как охотятся на слонов, на хищников — познавательный. А я любил в носу ковырять. На меня кричали, били по рукам. Мама возмущалась всегда: «Безобразие!». И вдруг я увидел на экране: стоят негры, и один ковыряет в носу. Как я заорал на весь зал: «Мама! Ковыряет в носу!» — восторженно, что не я один такой», — откровенно делился впечатлениями Юрий Никулин о своей первой встрече с волшебным миром кино.
Отец Никулина, Владимир Андреевич, известный цирковой и эстрадный драматург, поддерживал и развивал актерские способности сына, занимался с ним этюдами, художественным чтением и хотел, чтобы Юрий стал актером. В школьные годы мальчик посещал два кружка: драматический и хоровой.
О первых актерских открытиях Никулин рассказывал в своей книге «Почти серьезно»: «Первая роль — Горошек. С большим куском картона, на котором нарисовали зеленый горошек, я участвовал в сценке «Огород». Нас, десятерых мальчиков, поставили в ряд на сцене, и каждый по очереди, сделав шаг вперед, должен был произнести несколько стихотворных строчек об овоще, который он изображал. Мне велели выучить такие строчки:
Вот горошек сладкий Зерна, как в кроватке,
Спят в стручках усатых.
Последним в строю — возможно, из-за маленького роста — поставили меня. Все ребята быстро прочли стихи. Настала моя очередь. Я делаю шаг вперед и от волнения вместо стихов произношу:
— А вот и репка!
После этого я промолчал и встал на свое место.
Зал засмеялся, ибо получилось неожиданно: все читали стихи, а один просто назвал овощ, при этом перепутав горох с репкой. Посрамленный, я ушел со сцены. За кулисами учительница, посмотрев на меня строго, сказала:
— А ты, Никулин, у нас, оказывается, комик!
После концерта я сделал два вывода: первый — быть артистом страшно и трудно, второй — в школе комиков не любят».
Анекдоты стали страстным увлечением и частью профессии прославленного артиста. Слова самого Юрия Владимировича лучше всего передадут атмосферу первой, незабываемой встречи: «На всю жизнь сохранился у меня в памяти первый услышанный анекдот. Мне рассказал его Коля Душкин: «К одному офицеру приходит полковник и стучится в дверь. Открывает денщик, а полковник говорит: «Передай своему барину, что пришел полковник». Денщик вбегает бледный к офицеру и говорит: «Ой, барин, к вам пришел покойник». И барин от страха полез под кровать». Я долго смеялся. Подходил ко всем во дворе, рассказывал анекдот и обижался, если кто-то не смеялся».
Юрий Владимирович не снимал солдатской шинели в течение семи лет. Он был призван на действительную службу в армию в 1939 году, а демобилизовался после окончания Великой Отечественной войны. Это была уникальная школа жизни, где он столкнулся со всеми жестокостями войны, с огромным человеческим горем, но тем не менее комический талант Никулина и здесь проявлял себя во весь рост:
«Однажды со старослужащим Гусаровым мы поспорили на десять пачек папирос «Звездочка», кто больше из нас знает анекдотов. После отбоя легли на нары и начали рассказывать. Он начинает, я заканчиваю. Мол, знаю анекдот, слышал его. Он новый начинает — я опять говорю конец анекдота. Тогда Гусаров предложил:
— Давай ты начинай.
Выдаю первый анекдот. Он молчит. Не знает его. Рассказываю второй, третий, пятый… Все хохочут. А он не знает их. Выдаю анекдоты один за другим. Полчаса подряд. Час. Два. Смотрю, уже никто не смеется. Устали смеяться. Многие засыпают. В половине четвертого утра Гусаров сказал:
— Ладно, кончай травить, я проиграл.
— Подожди, — говорю, — есть еще анекдоты про пьяных, детские, иностранные.
— Нет, — отвечает Гусаров. — Не могу больше, спать хочу.
Так я выиграл спор. Но никто не знал, что в армию я взял с собой записную книжку, в которой было записано полторы тысячи анекдотов. Перед поединком, естественно, я их просмотрел».
Служил Никулин в войсках зенитной артиллерии под Ленинградом. Вспоминал он о тех давних временах так: «Ко мне поначалу некоторые относились с иронией. Больше всего доставалось во время строевой подготовки. Когда я маршировал отдельно, все со смеху покатывались. На моей нескладной фигуре шинель висела нелепо, сапоги смешно болтались на тонких ногах. Когда первый раз пошли всей батареей в баню, я разделся и все начали хохотать. Я всегда знал, что некрасивый. Глиста в обмороке. Худой, длинный и сутулый. Но я нисколько не обижался. Про себя я злился, но в то же время смеялся вместе со всеми. Что меня и спасало от дальнейших насмешек.».
Участие в армейской самодеятельности, организация концертов, самостоятельное сочинение веселых сценок, клоунад, текстов для конферансье, постановка реприз — все это придавало уверенности в желании стать артистом. Отец Никулина продолжал действенно поддерживать самореализацию сына: посылал актуальный репертуар для постановок в армейской среде. Так Юрий Владимирович пробовал свои силы и в режиссуре, и в драматургии, и в актерском ремесле. Вернувшись из армии, Никулин был полон решимости поступить в театральный институт. К экзаменам по мастерству актера он готовится под руководством отца. Подготовив специальную программу для конкурсных испытаний, Юрий пришел во Всесоюзный государственный институт кинематографии. Первый тур вступительных экзаменов — а их было три — Никулин выдержал успешно. А на втором его подозвали к столу, за которым восседала авторитетная комиссия, и сказали следующую фразу:
