ГДЕ-ТО В КРАСНОБУБЕНСКЕ…
ВЗЯТОЧНИК
Когда-то, во времена угасающего Советского Союза, наша Краснобубенская таможня представляла собой милое и тихое патриархальное учреждение. В её штате числились несколько пожилых тёток, которые раз в месяц неспешно занимались оформлением пары ящиков с запчастями, приходившими в адрес Краснобубенского имени Ленина и имени ордена Ленина завода сантехнического оборудования из дружественной Венгрии. Так же покой вышеупомянутых тёток изредка нарушало прибытие личных посылок краснобубенцам, которым посчастливилось завести родственников или знакомых за границей. Таковых в провинциальном Краснобубенске насчитывалось человек пять. Родственники их не особенно баловали, поэтому таможенницы, не обременённые работой, боролись со скукой посредством бесконечных бессмысленных бесед. Руководитель таможни, Семён Михайлович Вышебаба, подвижный мужичок лет шестидесяти, больше всего любил проводить время за чаепитием вместе с подчинёнными в единственном рабочем помещении. Правда, к этому помещению примыкал крохотный кабинетик Семёна Михайловича больше похожий на кладовку. Но Вышебаба уединялся в нём крайне редко, а посетителей у него не было вовсе. Даже, несмотря на пожелтевший от времени график приёма оных, косо висевший на растрескавшейся от старости коричневой двери.
Скорее всего, так бы и продолжалась вся это история ещё много-много счастливых лет. Семён Михайлович, достигнув совсем уж преклонного возраста, с почётом был бы отправлен на заслуженный отдых. И однажды зимним или осенним вечером заявился бы домой, в свою малогабаритную двухкомнатную квартиру, распространяя запах недорогого вина. В руках у Вышебабы тускло поблёскивала бы типовая ваза чешского стекла, да шелестел помятый поздравительный адрес от районного исполкома. Короче, здравствуй пенсия! Здравствуйте, картофельные грядки на даче, долгие прогулки по загаженному собаками и алкоголиками парку, подлёдная рыбалка с соседом Архипычем…
Ветры перестройки (а в провинции она задули много позже чем в двух столицах) всерьёз и надолго испортили здоровье Семёна Михайловича. За новыми реалиями он не поспевал, да, по правде говоря, и не хотел поспевать. Новые реалии тоже не пылали любовью к старорежимному, закосневшему в бюрократических заблуждениях Вышебабе. Пришедшее на смену Семёну Михайловичу «племя молодое незнакомое» вышибло начальника таможни на улицу с грошовой пенсией. Вслед за Вышебабой, шелестя юбками, потянулись немногие уцелевшие таможенные тётушки. Наша таможня, вместе со всем Краснобубенском, вступила в период беспредела и тотального воровства. В стареньком полусонном аэропорту внезапно сделалось оживлённо. Оживлению способствовало открытие рейсов в Стамбул и Пекин. Туда сразу же потянулись нескончаемые стаи «челноков». Кто-то должен их был оформлять в таможенном отношении, пресекать нарушения и начислять пошлину. Начался судорожный набор инспекторского состава. Личный состав таможни пополнили ушлые молодые люди, которых в принципе интересовал один вопрос — сколько денег удастся сегодня «срубить» на том или ином рейсе? Вакханалия продолжалась несколько лет, затем количество «челноков» пошло на убыль. Остались только самые стойкие. Исчезли практически все ушлые молодые люди. Кого выгнали, кто ушёл сам, а кто и получил небольшой условный срок. Старые остепенившиеся таможенники и пришедшие на смену ушлым новички прекратили бандитствовать в открытую. Лихие 90-е закончились…
Начальники на Краснобубенской таможне менялись довольно часто. Людьми они были разными, но в основном, приличными и порядочными. В середине «нулевых» к власти достаточно неожиданно прорвался Евгений Робертович Самурайский. Сам коренной краснобубенец, Евгений Робертович, тем не менее, сделал карьерку в столицах, а восвояси явился уже располневшим важным полковником таможенной службы. Внешность Евгений Робертович имел не выдающуюся — невысокого роста, с бабьим, вечно недовольным лицом. К тому же, нынешний начальник таможни начал рано лысеть. Выпадение волос началось с затылочной части, образовав небольшую аккуратную тонзуру. Втирание в голову репчатого лука, уринотерапия, прочие народные средства Евгению Робертовичу не помогли, он прекратил неравную борьбу и постепенно приобрёл характерный внешний вид странствующего монаха-францисканца.
Возглавив таможню, Евгений Робертович первым делом принялся активно искоренять коррупцию. Деятельность по искоренению оной не принесла каких-нибудь существенных результатов, зато слухи о ней дошли до регионального управления. В управлении Евгения Робертовича пару раз похвалили и поставили в пример начальникам других таможен. Самурайский, решив, что он выполнил стандартный набор необходимых действий, принялся втихаря строить в престижном пригороде для себя и своей семьи дворец в мавританском стиле. Правда, что это за стиль такой, Евгений Робертович понятия не имел. Просто ему очень нравилось красивое словосочетание. Параллельно дворцу, Евгений Робертович строил «вертикаль власти» так как он её понимал. А именно — нижестоящие «носят» вышестоящим, а те, в свою очередь, «носят» ещё более вышестоящим. И все довольны! Ну, разве что, кроме самых нижестоящих. Но кто о них будет думать! Не нравится — па-а-апрашу, на улицу! А там холодно, сыро, галопирующая безработица! На улицу никому неохота. В общем, жизнь более или менее устаканилась и текла своим чередом, как однажды…
Однажды, солнечным майским утром Евгений Робертович как обычно вошёл в свой рабочий кабинет без пяти девять. Настроение было прекрасным, и начальник таможни даже позволил себе тихонько насвистывать популярную мелодию. Портрет президента висел на стене на своём месте, для «мавританского» дворца завезли стеклопакеты, а секретарша Леночка опять надела свою самую короткую юбку! Хо-ро-шо! И тут неожиданно раздался резкий телефонный звонок. Евгений Робертович инстинктивно вздрогнул и с ненавистью уставился на бежевый телефонный аппарат, сиротливо примостившийся на углу шикарного стола из карельской берёзы. Дело в том, что все желающие дозвониться до Самурайского, должны были сперва побеседовать с Леночкой, а уж затем секретарша соединяла особо достойных с Евгением Робертовичем. И только начальник регионального управления, а иже с ним его зам по кадрам звонили ему по прямому номеру. Звонок от высокого начальства почти никогда не сулил ничего хорошего. Неписаное правило сработало и на этот раз.
— Робертыч? — Евгений Робертович услышал в трубке знакомый властный басок заместителя начальника управления по кадрам Петра Константиновича Дуплоноженко.
Самурайский выпучил глаза настолько, насколько это было возможно, вытянулся во фрунт и надел на своё кислое лицо самую радушную из имеющихся в арсенале улыбок. Он, конечно, понимал, что Дуплоноженко не может его видеть, но сила привычки взяла верх.
— Робертыч? — снова повторил Пётр Константинович. — Как там у тебя дела?
Дуплоноженко произносил отчество Самурайского с ударением на второй слог. Пётр Константинович слегка гордился своим простецким происхождением и любил объясняться «народным», как он сам считал, языком.
