Лев Антонович сильно исхудал, опустился, перестал следить за собой. Его бородёнка, и ранее не отличавшаяся благородной окладистостью, совсем облезла, глаза горели сумасшедшим зелёным огнём. Наконец, исчерпав все возможности, Юриздицкий разразился пламенным письмом в адрес начальника управления с требованием созвать Всероссийский форум таможенников и на нём принять обращение к Президенту страны об отмене моратория на смертную казнь на один день. В этот самый день, по мнению Льва Антоновича, следовало оперативно осудить и расстрелять проклятого коррупционера Костю Чепиногу…
Когда через неделю за Львом Антоновичем приехали санитары, он долго не хотел их пускать в свою квартиру и, периодически вырываясь на балкон в одних нежно-бежевых трусах, заразительно хохотал. Собравшиеся внизу любопытные соседи с интересом читали вслух по слогам самодельный плакатик из ватмана, который Юриздицкий держал в руках. На нём разноцветными фломастерами было начертано: «Коррупция есть осознанная необходимость»…
Я улыбнулся и кивнул Юриздицкому. Лев Антонович заворочался. Санитары напряглись. На всякий случай я отошёл подальше.
Рядом с Самусевым стоял, согнувшись в почтительном полупоклоне, другой его заместитель, по связям с общественностью, Ростислав Тихонович Вакар. Чуть-чуть оторвавшись от созерцания светлого образа руководителя, Ростислав Тихонович удостоил меня быстрым испепеляющим взглядом. История Вакара чем-то походила на историю Льва Антоновича. Его должность, несмотря на громкое название, не приносила Ростиславу Тихоновичу никакого побочного дохода. Будто неприкаянный, изо дня в день, он слонялся по таможне в тщетной надежде чем-нибудь поживиться. Однажды ему довелось забрести в грузовой отдел, где в компьютерной тиши производилось оформление партий дорогостоящих грузов. Вакар, вызвав явное неудовольствие инспекторского состава, сунул нос в важные бумаги. Кто-то из инспекторов полез в карман за мобильным телефоном. Через минуту запищал уже мобильник самого Вакара. Последовал грозный окрик Самусева. Вакар, подобно побитой собаке, втянул голову в плечи и засеменил на доклад. Какой уж там у них произошёл разговор неизвестно, только после него Ростислав Тихонович обходил грузовой отдел за километр. Зато, по всей видимости, Вениамин Игоревич разрешил ему попастись в отделе пассажирском. Туда-то и помчался обнадёженный зам по связям. В момент его появления пассажирщики, без особого интереса, ковырялись в сумке, прилетевшей из Стамбула челночницы. Ростислав Тихонович с огромным энтузиазмом принял участие в досмотре. Из сумки были извлечены четыре свитера, двое джинсов, махровый халат и пяток безвкусных кофточек, усыпанных люрексом.
— Да это же коммерческая партия! — глаза Вакара округлились.
— Что вы, что вы! — запричитала тётка. — Свитерочки внукам, халат зятю в подарок, язви его…
— Кого вы пытаетесь обмануть? — Вакар грозно поиграл нахмуренными бровями. — Небось, всё на продажу! Для извлечения, понимаешь, выгоды! А вот принесите мне паспорт зятя, свидетельства о рождении внуков. Посмотрим степень родства, а там…
Вакар неопределённо повёл рукой.
— Как же мне быть? — челночница понуро глядела на Ростислава Тихоновича.
— Я уже объяснил, — Вакар упивался властью. — А пока мы задержим ваши вещи на склад, до выяснения. Товар для коммерции просто так протащить не получится!
Пассажирщикам не хотелось возиться с такой ерундой, но ослушаться целого заместителя начальника таможни они не посмели. Началось занудное заполнение вороха бумаг, предшествующих задержанию тёткиного барахла. Челночница, осознав, что её драгоценное тряпьё таки забирают, бросилась к таможенникам за помощью:
— Сынки, помогите! Тут же внучкам, зятю…
— Слышь, мамаша, — грубовато отозвался Димка Филиппов. — Наше дело солдатское. Приказали — задерживаем. Видела начальника? Ну, а чего тогда спрашиваешь?
— Сынок, где тот начальник сидит? В каком месте?
Филиппов нехотя объяснил. Тётка, не теряя времени, стартовала на выручку товара.
Минут через сорок, когда тщательно пересчитанные и упакованные в полиэтиленовый пакет свитера-кофточки перекочевали на склад, в зале «Прибытия» вновь нарисовалась давешняя челночница. Весь её внешний вид прямо излучал счастье, добытое в нелёгкой борьбе. В вытянутых руках она держала лист бумаги.
— Заявление, — прочитал Филиппов. — Прошу выдать мне мой товар, ввезённый такого-то числа в личное пользование, так как имею большую семью. В скобках — 15 человек. И резолюция Вакара: «Выпустить с учётом всех членов данной семьи».
Филиппов поскрёб затылок:
— На кой ляд только задерживали?
Тётка продолжала лучиться:
— Спасибо, сынки, спасибо! И начальник у вас хороший! Строгий, но хороший! Всего тысячу рублей взял, недорого!
С тех пор Ростислав Тихонович редкий день не требовал что-нибудь у кого-нибудь задержать. Правда, сам потом и отпускал. А чего ж, человек-то хороший! Строгий, но хороший…
Несколько в стороне от Вакара подпирал стенку ещё один персонаж. О-о-о! Это была колоритнейшая личность — Михаил Владиленович Педосин, носивший обидную кличку Пепа Пластилин. Педосин происходил из плеяды тех сотрудников, которых постоянно перемещали из одной таможни в другую. Вопиющий непрофессионализм не позволял Михаилу Владиленовичу долго задерживаться на одном месте. Но и увольнения ему всегда удавалось счастливо избежать. Такие чудеса становились возможными исключительно благодаря двум органам, развитым у Педосина значительно лучше, чем какой-нибудь пустяковый придаток под названием мозг. Речь шла, во-первых, об огромном мясистом носе, имеющим потрясающий нюх на всяческие неприятности, пертурбации в руководящем звене управления, а также легко улавливающим тончайший запах денег. Во-вторых, о влажном, мягком языке, которым Михаил Владиленович вдумчиво исследовал филейные части всех имеющих вес руководителей в том случае, если мясистый нос его подводил. Последнее, впрочем, случалось крайне редко.
На Авиационной таможне Педосин оказался после развала маленького областного поста и занял должность начальника пассажирского отдела. Предыдущего начальника Самусев выгнал за страшную провинность. Тот попытался навести хоть какой-нибудь порядок. Порядок Вениамину Игоревичу был не нужен. Нужен ему был сладкоголосый хор поющих дифирамбы и воскуряющих фимиам. Михаил Владиленович тут подошёл идеально. На работу он всегда приходил чуть раньше Самусева. Заняв пост близ дверей приёмной начальника, Михаил Владиленович, напряжённо вглядывался вдаль. Завидев важно шагающего Вениамина Игоревича, Педосин принимался бить частые поклоны. Самусев, испытывающий слабость к безыскусной лести, покровительственно хлопал Михаила Владиленовича по согбенной спине и радостно смеялся. Улучшив настроение Самусеву, Михаил Владиленович перебирался поближе к кабинету Вакара. Здесь он, восторженно гукая, аки голубь во время брачного периода, повторял свой аттракцион. Выполнив программу минимум на день, Педосин с отвращением тащился в зал «Отправления» или «Прибытия» аэропорта, где ему предстояло заниматься такой ерундой, как исполнение непосредственных обязанностей, возложенных на него служебным регламентом. Вникать в дурацкие таможенные правила Михаил Владиленович абсолютно не желал, поэтому перепоручил ежедневную рутину своему заместителю, коим по стечению обстоятельств оказался я. Получить от Михаила Владиленовича внятные распоряжения оказалось делом практически невыполнимым. По каждому мелкому вопросу он предпочитал советоваться с руководителями таможни и управления всех рангов. Также (помните про его нос?), он всегда держал в уме сегодняшний расклад сил на политическом Олимпе. А поскольку разные начальники давали разные указания, и расклад сил менялся чаще, чем курс единой европейской валюты, то Михаил Владиленович сам изменял свои же решения по несколько раз на дню. Благодаря такой гибкости позвоночника, он и получил от подчинённых прозвище Пепа Пластилин. В довершение ко всему Михаил Владиленович втайне считал себя новым Львом Толстым или на худой конец Михаилом Булгаковым. Однажды его так внезапно вызвал к себе Вакар, что он, лихорадочно перебирая необходимые для доклада бумаги, уронил пару листков на пол и не заметил, как кто-то из инспекторов подобрал их, спрятав за пазухой. Листки содержали намётки будущего бессмертного творения. В частности, запомнились следующие фразы: «Контрабандисты собрались на конспиративной квартире. Их лица были злыми, а челюсти квадратными.
