Сейчас он приехал домой и отсыпается. Спит целыми днями: на кровати, на подоконнике и на кресле. А под вечер просыпается и подходит ко мне, чтобы потереться крупной головой о мои ноги и помурлыкать о своей невероятно удачной котовьей жизни.
Ко дню медицинского работника
Яне всегда успеваю разразиться шедеврами по случаю знаменательных дат. Международный женский день, День солидарности трудящихся и даже День защиты детей пролетели мимо, не ознаменованные моими комментариями и заметками. Но День медицинского работника — именно тот праздник, который я никак не смогу ранить своим равнодушным молчанием.
В каком-то смысле День медицинского работника — это и мой праздник тоже. Я почти все школьные годы, с пятого по десятый класс, мечтала стать врачом, что, впрочем, ничуть не помешало мне сразу после выпускного бала отнести документы на филфак педагогического института. Как выяснилось, я не так уж и промахнулась с выбором, поскольку программа подготовки кадров в стенах педвуза включала в себя предметы, весьма и весьма близкие медицине.
На первом курсе у нас был совершенно неудобоваримый предмет «Возрастная физиология и гигиена», совершенно не вписывающийся в прекрасный ряд прочих гуманитарных дисциплин и неуместный меж возвышенным старославянским языком и восхитительной античной литературой. Легкомысленные и отвязные девицы, увлеченные творчеством Карамзина и Богдановича, погруженные в глубины двойной природы сигматического аориста, на лекциях по детской и подростковой физиологии и гигиене мы сочиняли стихи для факультетской стенгазеты или неспешно учили древние языки.
На зачет я шла с абсолютно пустой головой, самонадеянно уверенная, что как человек, пусть хоть издалека, но все же чистосердечно и искренне любящий медицину, я сумею убедить экзаменатора в наличии у меня знаний по сдаваемому предмету. Мне попался совершенно невозможный вопрос: особенности кровообращения у детей и подростков.
Порывшись в памяти, я чудом вспомнила довольно-таки расплывчатые сведения о возможных скачках артериального давления в период пубертата. Но сию ценную информацию нужно было подать в соответствии с законами изящной словесности, и я разразилась вводной речью, решив начать как бы издалека, от истоков истины, от основы мирового знания.
— У детей и подростков есть система кровообращения! — уверенно сообщила я экзаменатору, интонационно выделив именно глагол, словно отрицая все возможные предположения о том, что система кровообращения образуется в человеческом организме лишь в зрелом возрасте…
На втором курсе пединститута мой вечный роман с медициной набирал обороты: мы, будущие учителя, получали квалификацию медсестер запаса. Под такое государственно важное мероприятие нам один раз в неделю отдавали полный учебный день и целый лекционный зал, оснащенный весьма пикантными муляжами и методическими пособиями. Особый экстаз у нас, утонченных филологических барышень, заметно краснеющих при пересказе эпизода античного эпоса про неестественную плотскую любовь критской царицы Пасифаи к обыкновенному быку, вызывала пара поролоновых полушарий, объединенных в некое подобие задницы. Ярко-розовое великолепие, одновременно пугающее и волнующее своим правдоподобием, было тренажером для проведения внутримышечных инъекций (которые мы тут же переименовали в инъекции внутризадничные).
Экзамен на медсестру запаса я благополучно сдала только благодаря своей врожденной памяти на числа. Тридцать два зуба, двадцать четыре ребра, шестнадцать сухожилий, одиннадцать миллионов пор на коже, две почки и одна слепая кишка — экзаменатор не знал, что видит перед собой не просто человека, тайно и навеки обрученного с медициной, но и будущего мастера финансово-счетного дела.
Материнство — вот та благодатная почва, в которой проросло зерно любви и почитания медицины. Каждый эпизод приобщения к сакральному тайнству я нежно храню в закутах памяти, аккуратно переложив его с обеих сторон тончайшей папиросной бумагой.
* * *
Наконец-то УЗИ сердца малолетней дочки продемонстрировало всем заинтересованным сторонам закрытие так называемого открытого овального окна межпредсердной перегородки. Зато в левом сердечном желудочке в качестве побочных продуктов показались две дополнительные хорды.
— Ничего страшного, — успокоил нас кардиолог. — Если хотите, можете попить специальные капельки.
— Эти капельки для рассасывания лишних хорд в организме? — уточнила я.
— Да нет, не для рассасывания, — растерялся молодой доктор. — Для уменьшения шума в сердце.
Вечером счастливая обладательница пары сверхкомплектных сердечных перепонок гордо рассказывает бабушке о своей уникальной анатомической особенности:
— Ты знаешь, у меня образовались новые наросты в сердце. Я думаю, это от семейного питания. Мама так вкусно готовит, а я очень хорошо кушаю. Вот органы и разрастаются.
* * *
При оформлении санаторно-курортной карты принимающий нас доктор привычно задавал вопрос о перенесенных заболеваниях. Пока я открывала рот, чтобы перечислить стандартную скарлатину с ветрянкой, условно-тяжело-больной ребенок с достоинством произнес:
— У меня склероз!
Раскланявшись с выронившей авторучку докторшей, я вывела дочку из кабинета.
— Какой склероз, что ты выдумываешь? — сердито прошептала я, изо всех сил сохраняя доброжелательно-заинтересованное выражение лица.
— Я не выдумываю! — обиделась дочь. — Мы же с тобой были у хирурга, и он сказал, что у меня левое плечо чуть выше правого и что это называется склероз.
— Сколиоз, а не склероз! Искривление позвоночника! Так бы и говорила, а то — склероз.
— Нояжехотелапо-научному выразиться!
Подруги
Психологи предупреждают: взрослым не стоит дружить с детьми. Нельзя подменять понятия, вводить в заблуждение, манипулировать сознанием, терять пальму первенства, желтую майку лидерства и прочие атрибуты родительско-самодержавного положения. А мы с Полиной, вопреки советам специалистов, старательно возводим замок нашей дружбы на фундаменте взаимного доверия, уважения и понимания.
Я не боюсь уронить корону, откровенно рассказывая дочке о своих трудностях и неудачах, ошибках и поражениях и даже совершенно нескромно и самодовольно хвастаясь собственными победами в трудных, но обязательно честных боях. Я открываю тайники своей души перед взрослеющим человеком, надеясь на то, что эти сокровища ей пригодятся. Яркие гирлянды старательно собранных мной воспоминаний, умозаключений, выводов и задумок переливаются под лучами восхищения, умиления, а порой и недоумения моей подрастающей подруги.
Одни из самых счастливых моментов моего детства — это дни, когда родители оставляли меня ночевать в гостях у бабушки Нины. Я очень любила слушать бабушкины истории. Она рассказывала о том, как трудилась во время войны, как бегала с девчонками на танцы в Дом культуры железнодорожников, как ее подружка Валя Мухина сшила ей платье из зеленого крепдешина. Бабушка не раскрывала страшных семейных секретов и не выдавала эксклюзивной информации. Она говорила о своей работе, о своей маме и моей прабабушке Евгении Павловне, которую я не застала в живых, о рецептах варенья из крыжовника; в ее рассказах не было назидательно-обучающих или воспитательно-снисходительных ноток. Эти рассказы манили меня не подробностями довоенного быта, а особым доверительным настроем, ощущением равенства между рассказчиком и слушателем. «Я не спешила выходить замуж» — это был один из лейтмотивов бабушкиных историй, вызывающий мое жгучее любопытство и в то же время самое острое непонимание. Как это — не спешила? Ведь «замуж» — это и принц под алым парусом, и белое платье с фатой, и золотое колечко на пальчике, и праздник, который всегда с тобой, и счастье материнства, и высота социального статуса жены!..
