Однако через некоторое время один из студентов поинтересовался, нельзя ли воспользоваться моим стулом, примостившись на нем у стеночки. Дело в том, что помещение нам досталось длинное, как кишка, и совершенно без подъема. Нормально видно лишь с первых парт, но их захватывают самые шустрые. Несчастный парень со сколиозом, плоскостопием и зрением минус семь, разумеется, не имел ни малейших шансов.
Я не стала жадничать, решив, что уже выработала условный рефлекс и буду автоматически обходить коварную дыру.
Как бы не так! Разумеется, заговорившись на увлекательнейшую тему интегрирования дробно-рациональных функций по методу Остроградского, я напрочь забыла про жизненные реалии и провалилилась под кафедру — правда, всего одной ногой, да и то лишь по щиколотку, так что лекция не прервалась ни на секунду, а студенты и вовсе ничего не заметили.
По окончании занятия обнаружилось, что я не в силах пройти ни шага — растянуты связки. А ведь только что прыгала, словно молодая горная коза при виде свежей травки!
Сидя в пустой аудитории, я мрачно размышляла, как же теперь быть. Я имела неосторожность снять сапог, и теперь надеть его на меня обратно сумела бы разве что особо тренированная Золушка — нога распухла вдвое. Вызывать такси? Признаюсь, я редко на них раскатываю и даже нужного телефонного номера не знаю. Звонить кому-нибудь из знакомых с машиной? Вот других забот у людей нет, только мчаться ко мне и вывозить с работы — заметим, живу я в противоположном от института конце города. К тому же, пока ко мне приедут, настанет глубокая ночь.
Можно, конечно, попытаться доковылять до метро — хоть студенты и не заслужили счастья лицезреть преподавателя, скачущего на одной ножке, мне не жалко, пусть порадуются. Смущал высокий каблук на сапогах, особенно учитывая необходимость как-то взгромоздиться на эскалатор. Не лишиться бы и второй ноги!
В голову почему-то упорно лезли совсем уж романтические планы спасения. Скорее всего, тут виноват донжон. Вспоминалась прекрасная золотоволосая дева, запертая в башне. Она спустила в окно свои косы, и по ним тут же взобрался горделивый рыцарь. Однако к двадцать первому веку девы явно захирели. По крайней мере моим волосам явно недостанет ни длины, ни прочности, хоть я и балую их замечательным французским шампунем. К тому же не уверена, что горделивый рыцарь разглядит хоть что-нибудь в темноте — даже если предположить, что он сейчас бродит по краю ловчей ямы, умудрившись туда не сверзиться. Хотя о чем я? Все равно окна в аудитории заколочены гвоздями — сколько раз я безуспешно пыталась их открыть…
От горьких размышлений меня оторвал звук открываемой двери. На пороге стояли трое мужчин: один моего возраста, второй лет на десять постарше, а третий совсем солидный и седой.
— Это у вас тут была лекция? — недоверчиво меня изучая, осведомился солидный.
— Да, — кивнула я.
— Только сегодня?
Я удивилась.
— Почему? Каждый четверг. А что?
Гости приблизились, озираясь с не понятным мне сомнением.
— Вы тут с ними работаете без помощников? Только вы и студенты?
— Конечно, — пожала плечами я. — А как иначе?
Незнакомцы уставились на меня с восторженным видом юных натуралистов, неожиданно обнаруживших, что именно маленький безобидный бобер, сидящий перед ними на кочке, в одиночку построил плотину, перегородившую реку и полностью остановившую работу городского водопровода.
— Понимаете, — признался мой ровесник, — когда ваши студенты впервые пришли в наше крыло, мы решили — началось землетрясение. Потом понемногу привыкли, выработали тактику защиты. Уже за полчаса все мы запираемся в своих лабораториях и не выходим до окончания вашей лекции. Все — от первого этажа до четвертого. И часто обсуждаем — что за смельчак решается работать с такой толпой? Были уверены — это мужчина, ну примерно как…
Он оглядел хилых спутников и, не найдя достойного образца, расправил плечи, напыжился и широко развел руками.
— Да что вы, — засмеялась я. — Там двести человек — силой с ними и Николай Валуев не справится. Остается брать хитростью.
— Но ногу они вам все-таки сломали, — проницательно и сочувственно заметил молчавший доселе третий гость. — Только теперь понимаю, какие мы счастливцы, что не работаем на младших курсах. Нет, у нас тоже иногда бывает наплыв студентов — если придет сразу человек пять, не каждый из наших способен с ними справиться. Да, разрешите представиться — меня зовут Валерий Сергеевич Павлов, я завлабораторией. Как вы отнесетесь к тому, что я отвезу вас домой на своей машине?
— Мне далеко, — предупредила я.
Он в ответ лишь улыбнулся…
С тех пор, получая расписание на семестр, я первым делом в самом буквальном смысле пробегаюсь по всем фигурирующим там аудиториям и внимательнейшим образом пересчитываю стулья, сравнивая с количеством студентов в списке. Если не хватает — мчусь к коменданту, с которой мы замечательно сдружились, и она щедро предоставляет мне списанные колченогие экземпляры, которые я, словно трудолюбивый муравей, на своем горбу перетаскиваю куда надо.
Теперь, наверное, вас уже не удивляет сон, с которого началась данная глава? Правда, кроме аудиторий, там фигурировал мел, но с ним как раз все просто. Тот, который закупает институт, не всегда имеется в наличии, к тому же крошится и очень плохо пишет — даже после того, как я хорошенько просушу его дома на батарее. Поначалу я жутко мучилась, стирая пальцы буквально до крови. А потом как-то раз на практическом занятии произошел забавный случай. Студенты вечно критикуют своих коллег, выходящих к доске: «Почему написанное тобой так плохо видно, нажимай на мел сильнее!» В ответ получают: «Я стараюсь, да невозможно, вы бы сами попробовали!» Однажды я, не выдержав, осведомилась: «А вот как мне, слабой женщине, это удается, никогда не задумывались?» «И вправду, как?» — заинтересовались ученики, и я продемонстрировала изувеченную руку.
Именно после этого один юноша и преподнес мне на Восьмое марта большой бумажный пакет, полный ядреного, крепкого мела. Согласитесь, есть чем гордиться. Вряд ли еще хоть одна дама на свете получала подобный презент! Сразу охладеваешь к лишенным фантазии поклонникам с их скучными цветами и конфетами.
— Это вам для работы, — краснея, сообщил даритель, подошедший ко мне на перемене. — А это — мм… личное.
И он протянул маленькую красную коробочку в форме сердца, обтянутую бархатом.
Я почувствовала смущение. Пакет-то я приняла не задумываясь. Пускай меня впоследствии решат на его основании обвинить в коррупции, улики будут уже уничтожены — мало того что испишу мел до полного исчезновения, так еще коварно сотру все его следы с доски тряпкой! Согласитесь, любой шпион, привыкший съедать шифровки, позавидует моей ловкости.
Но, если в футляре украшение, его, увы, придется вернуть, и ребенок огорчится. Он же, бедняга, и без того готов провалиться сквозь землю, пугаясь собственной смелости.
