— Он оплевал мне полстены, — горестно поведала коллега.
Василенко, кивнув, и впрямь довольно ловко плюнул. Студенты молча за ним наблюдали.
— Здорово, Антон, — похвалила я, интригующе добавив: — А попробуйте провести по стене тряпкой… или не сумеете?
Презрительно пожав плечами, Василенко размазал результат своих трудов.
— Замечательно, — кивнула я. — Теперь уборщице не придется мыть. К тому же слюна антисептична. Вы можете помогать в уборке каждую перемену.
— Вот еще, — фыркнул Антон, отворачиваясь.
А я поняла, что меня ждет нелегкий учебный год. Даже два, поскольку курс математического анализа длится четыре семестра. С душевнобольными основная проблема та, что каждый раз ты начинаешь общение словно с нуля. Твои предыдущие успехи не накапливаются, как с нормальными людьми, а моментально обесцениваются. Это уже не цитата из учебника по психиатрии, а мой личный печальный опыт. Кроме того, у большинства из них очень много энергии, и они расходуют ее, не скупясь. У меня же и в юности-то сил было мало, а сейчас совсем беда. Если позволить себе выплеск, после целый вечер лежишь пластом.
И началось. Раз в неделю, когда мы занимались в соседних аудиториях, Наталья Ивановна прибегала ко мне.
— Я умру от вашего Василенко! — стенала она. — Он только что разгрыз весь мой запас мела!
— Антон, — ласково советовала я, — при дефиците кальция лучше употреблять специальные таблетки. Вы ведь не хотите причинить вред своему ценному организму?
Парень оказался неистощим на выдумки. Однажды и вовсе довел меня до предынфарктного состояния, отрезая бритвой кусок за куском от собственной рубашки. Вид острого предмета в его руках оказался весьма тяжелым испытанием для моих расшатанных нервов.
Вы, конечно, спросите, почему такого не отчислили. Ха, ха и снова ха — кто нам позволит? Забыли слоган: пять отчисленных студентов — один уволенный преподаватель? К тому же бедняга был неглуп и вполне способен учиться. Другое дело, что сесть и сделать домашнее задание было для него неприемлемо — да, вероятно, и невозможно.
Как мы с ним дотянули до конца второго курса, до сих пор не понимаю. Но вот наступил последний экзамен по математическому анализу. Василенко отправился отвечать Наталье Ивановне.
Через пять минут она с диким воплем рванула ко мне. Антон молча, но резво бежал за нею.
— Вы посмотрите, что у него здесь написано, — ужасалась коллега, протягивая мне листок. — Нет, он все-таки доведет меня, этот ваш Василенко! Что за чушь он несет!
И тут я увидела страшную вещь. Поверьте, я не шучу. Студент наклонился над преподавательницей, постепенно сжимая руки над ее шеей. Ноздри его раздувались, губы дрожали, а глаза блестели нехорошим блеском.
— Антон! — быстро крикнула я, отвлекая внимание.
Парень, встрепенувшись, опустил руки вниз. И тут меня посетило очередное озарение — похоже, сказался учебник по психиатрии. Мобилизовав все свои внутренние ресурсы, я взглядом гипнотизера уставилась парню прямо в глаза и медленно, с выражением произнесла:
— При вашем уме вам достаточно три дня позаниматься, и вы легко сдадите экзамен, а потом целое лето будете совершенно свободны от учебы. А нас с Натальей Ивановной вообще не увидите больше никогда. Только представьте себе: небольшие усилия, и вы никогда нас больше не увидите!
Похоже, Антон представил. Лицо его осветилось радостью, и он пулей выскочил из аудитории, а через три дня на пересдаче получил заслуженную тройку.
Полагаете, на этом истории конец? Не надейтесь.
В сентябре, когда я вела занятия у на редкость милой группы первокурсников, по непонятной причине хорошо себя ведущей и уважительно относящейся к преподавателю, дверь неожиданно открылась.
На пороге стоял Василенко.
— Чего вы хотите? — спросила я.
— Посмотреть на вас, — не мешкая, ответил он.
Я бодро заметила:
— Вы уже осуществили свое намерение и можете быть свободны.
Он, поколебавшись, удалился. Группа застыла в параличе.
Через неделю дверь снова отворилась.
— Александра Игоревна! Вы, как всегда, великолепны, — заявил Василенко, лучезарно улыбаясь.
— Знаю, — кивнула я. — Если другой информации нет, вы свободны.
Бедные первокурсники наблюдали за его уходом, словно завороженные кролики за перемещением удава.
Ровно семь дней спустя Василенко возник опять.
— Я соскучился! — известил он.
— Сочувствую, — парировала я. — Но ничем не могу помочь.
И так целый семестр. Мы с группой, признаться, постепенно привыкли и даже волновались, когда юноша не появлялся.
Но если вы думаете, что это самый сложный случай за последние годы, то сильно недооцениваете работу педагога. Больше всего моей крови попила Натуся.
Девушка, увы, не только ходила ко мне на лекции, но и занималась на практике. Познакомились мы следующим образом. Когда пришла ее очередь отвечать у доски, Натуся по ошибке переписала не тот пример, который нужно.
— Ничего страшного, — улыбнулась я. — Решим тот, который вы переписали.
И тут студентка залилась горючими слезами.
— Вы не смеете так надо мною издеваться! — всхлипывая, выкрикивала она. — Это гнусно!
— Натуся, — успокаивали одногруппники, — тебе же сказали: ничего страшного. Ты что плачешь?
Барышня продолжала рыдать — а у меня, с горечью должна заметить, очень развит дар так называемого эмоционального заражения. Я, конечно, с собой борюсь, но при виде плачущего человека сама жажду к нему присоединиться, а уж настроение портится надолго. Есть другой вариант — быстренько успокоить несчастного. Только догадаться бы, как именно…
— Она не уважает мою личность, — с трудом выдавила Натуся, косясь на меня. — Она нарочно меня гнобит. Я ее ненавижу!
Сердце мое замерло, а мозг привычно поставил диагноз: неизлечимо. Что бы я ни делала, с девушкой будут огромные проблемы, а впереди у нас два года тесного общения и море слез.
Мне уже попадалась барышня со склонностью к истерикам. Но там все было просто — она теряла душевное равновесие, когда была не в силах решить задачу (то есть с завидной регулярностью). Тогда я подходила к ней и тихо комментировала:
— Аня, а вы отдаете себе отчет, что сейчас плачете из-за интегрирования дробно-рациональных функций (дифференциальных уравнений с разделяющимися переменными, критерия Коши сходимости рядов и далее по списку)? Как вы считаете, интегрирование дробно-рациональных функций стоит того, чтобы вам из-за него рыдать?
