Впрочем же, мне и того хватило. Спина после императрицыного платья у меня два дня болела так, словно я без остановки сутки напролет по этажам носилась с полной выкладкой. Как в таких нарядах дамы тех времен еще и танцевали на балах, ума не приложу. Да с такой закалкой им на «скорой» впору вкалывать!
А ведь как ни крути — опять я о своем…
Такая уж планида у меня.
Скоропомощная.
Блядская работа
В тридевятом царстве, тридесятом государстве в действительности было всё не так, как на самом деле. На самом деле проститутки, например, у нас, ежу понятно, были, но в действительности их как будто не было. Высокоморальная тогда действительность была, просто пукнуть некуда.
Но уж как обосралась та страна лет несколько спустя… ну да это лирика.
В общем, проститутки величинами-то были хоть и мнимыми, но зарабатывали девочки по вызову реально хорошо. Разумеется, не те, которых у Московского вокзала типа не было, а те, что в интуристовских гостиницах как бы не существовали.
Вот в одной такой гостинице я к двум мнимым величинам на вызов и попала.
Дело было глубокой ночью, и хотелось мне спать. А две эти труженицы интимного фронта и тыла клиента меж собой не поделили. И в процессе выяснения отношений нанесли друг другу травмы лица, то есть морды друг другу когтями покарябали. Визг, писк, милиция — и резонный вопрос: а куда их девать, травмированных? В вытрезвитель? Так они пока что не допились до него. В отделение отправить? Тоже нежелательно, величины-то мнимые, то есть нету их в гостинице…
Светлые ментовские головы долго не думали, вызвали «скорую» и спихнули проблему на меня.
Моя сонная голова тоже особо задумываться не стала. Засунула я эту сладкую парочку в машину, намазала им царапины йодом и зеленкой, за угол завезла и отпустила на все четыре стороны. Точнее, на все три, потому как на работу возвращаться я им категорически запретила. Нечего ударный отечественный проституточий коллектив разукрашенными мордами позорить! Написала в истории болезни, что больные из машины самовольно рассосались в неизвестном направлении, и поехала на станцию досыпать. И к утру эту историю благополучно забыла.
Долго ли, коротко ли…
Короче, на следующем дежурстве приезжаю я с очередного вызова на станцию, смотрю — караулят меня у входа мои бабочки ночные. Царапины заштукатурены, прикид вполне цивильный, в руках торт из «Метрополя» и пузырь валютного шампанского. И ко мне едва не с реверансами:
— Здрасте, доктор! — хором говорят.
Я в те времена не доктором, а фельдшером была, ну да бабочкам моим какая разница.
— И вам, — я отвечаю, — не хворать.
Бабочки мне торт суют с шампанским:
— Возьмите, это вам. Мы вас отблагодарить хотели!
Было бы за что, но раз дают — бери.
Взяла.
— Спасибо, — говорю. — И в чем подвох?
Видно же, что неспроста они меня тут дожидались. Стоят и мнутся, друг друга локтями подпихивая. Ни дать ни взять — малолетки на первом свидании.
Жду. Любопытно же, однако…
Дождалась:
— Мы хотим вас пригласить, — одна мне говорит. — Ну, в смысле на работу, в смысле — к нам. Вы эффектная, на вас большой спрос будет. И в глазах у вас такое что-то есть…
Так бы прямо и сказала: блядское.
— И заработок у нас за ночь больше, чем у вас за месяц, — ее вторая тут же дополняет. — И этаж у нас элитный, скандинавский. И со старшей по этажу мы обо всем уже договорились, вас хоть сегодня ждут!
Недурно, а?
Вот не было печали…
Я (сугубо из академического интереса, не поймите правильно) уточнила, почему скандинавский этаж элитным считается. Оказалось, скандинавы в Питер приезжают конкретно водку жрать, потому как она у нас по европейским меркам дешевая. А проститутку в номер заказывают, чтобы было с кем чокнуться. У них питие в одиночку моветоном считается.
Недурно, да: деньги бешеные, выпивка дармовая — да еще и отрабатывать не надо. Благодать.
Хрустальная мечта интеллигенции.
И чего я отказалась, спрашивается…
А на станции ко мне диспетчер наш с расспросами пристала. Строгая такая дама зрелых лет. Она в окно всю сцену наблюдала.
Ну я живописала в лицах, что да как.
А диспетчерша мне:
— Дура! — говорит. — Могла бы в люди выбиться. Ты что, так до сих пор не поняла? Ты думаешь, это у них работа блядская?! Да это у тебя работа блядская — хронь-пьянь-дрянь со всем почтением обслуживать и гроши за это получать. Это не они, коллега, девочки по вызову — это ты здесь на всю жизнь девочка по вызову!
А я-то циником себя считала, ей-же-ей.
Но вот что факт, то факт. Сколько лет уж с той поры прошло, даже та страна бесславно сгинула, сменив бездарно власть вранья на власть ворья; я давно уже не фельдшер — врач я высшей категории, причем давным-давно; так вот, друзья мои, за все эти года моя зарплата к проституточей и близко не лежала.
Что факт, то факт. Звучит почти «to fuck».
Что ж тут еще сказать…
Правильно в народе говорят, что государство наше, извините, блядское.
Так что, девочки, не упускайте шанс.
Пути врачебны неисповедимы
К слову говоря, за проституцию меня однажды всё же замели. Ну на деле не совсем так чтобы замели, а на самом деле даже не совсем за проституцию, но получилось весело.
Времена тогда вообще такие были. Развеселые. Начало девяностых, кто-то еще помнит, может быть.
История сама себе банальная.
Была в те времена у меня приятельница, у приятельницы дочка в подростковом возрасте. Соответственно, у дочки приключились боли в животе. А семья вся из себя насквозь интеллигентная была, пробу ставить некуда. А интеллигентному же человеку «неотложку» сразу беспокоить как-то не с руки, меня, понятно, проще на ночь глядя вызвонить.
Мне-то что, я человек отзывчивый, приехала. Диагностировала я аппендицит, дальше как положено: «неотложка» — и в стационар. Стационар, естественно, дежурный, не по выбору.
Приятельница с дочкой поехала и меня с собой уговорила — для моральной поддержки. И не зря, поскольку маме дурно стало, как только она больничку эту издалека узрела.
Дело-то, напомню, в девяностые происходило, реформаторы тогда как раз во вкус вошли и вовсю разруху учиняли. Так что изнутри больницу лучше было вообще не рассматривать, а то еще увидишь чего. Вот дочка и увидела.
Увидела она, правда, всего-навсего таракана, но изумилась так, словно ей утконоса какого показали.
— Ой, — говорит, — а кто это?
