Суховерко картинным жестом предлагает мне «Сад». Я склоняюсь над чаем. А он…
А он накидывается на курицу, как насильник на жертву. И рвет ее руками на куски, губами и зубами потрошит. Да он маньяк, работодатель Суховерко!
Он пожирал ее с остервенением. Его бабочка съехала набок и уже смотрелась по-иному. Он грыз и между делом приговаривал:
– Слава, ты же гений, ты вообще!..
Я бросил «Сад» на полпути и, загипнотизированный, уже вовсю глядел на Суховерко.
Вдруг, отметая все условные приличия… Мне стало так смешно – невмоготу! И вот – после очередного «гения» – меня прорвало, и я прыснул «Садом» этой чертовой бабушки. Дальше – больше. Начинаю хохотать – и хохотать непозволительно. Я ж к нему не набивался, он же добровольно, он же сам.
А он не понимает, что к чему. И пристально работает над курицей, а я хлебаю чай, причем такой – еще совсем зеленый. Ну и вот.
Суховерко:
– Слава, ты чего? – сквозь курицу. – Чего ты?
– Та, – говорю, – вот вспомнил анекдот.
А, извините, что мне оставалось?
– А, – говорит, – анекдот. Какой, смешной?
Я:
– Да.
– Смешной?!
– Невероятно!
Он:
– Ах-ха-ах-ха-а-ха-хой! – и аж до слез. – Смешной? Смешной? – и ну просто подыхает: – Ах-ха-ха!
Он хохочет, но курицу не забывает, плотоядный. Что меня, конечно, подзадоривает. Я громче – и Суховерко громче и раскатистей. Он уже рыдает…
Всё, отсмеялся, вытер слезы. И обсасывая незамеченную косточку:
– Ой, – говорит, – уморил! Ну ты гений, гений чистой красоты!
А я ж ему ни анекдота, ничего.
А курица… В считаные минуты от нее, кроме горсточки отполированных костей… О блюдо, кто тебя усеял…
– Так, Слава, всё класс!
Дело сделано, и он энергично утерся.
Я запил, что он доел, промокнул салфеткой постный рот:
– Спасибо, было очень вкусно!
– Да не стоит, Слава, ты пиши, ты гений! А анекдот, между прочим, отменный.
Он или забыл? Или слушает только себя? Суховерко…
Я же удалился благодарный: спасибо, хоть за чай с меня ты, Суховерко, не слупил!
Еду в трамвае. Подходит вторично кондуктор. Я:
– Я, кажется, платил.
– Да нет, – смущенно говорит, – я не поэтому. Я вижу, вы всю дорогу так хорошо улыбаетесь. У вас что-то случилось?
– Слава богу, ничего.
– А чего ж тогда вы улыбаетесь?
Неравнодушная такая оказалась.
– Да вот, – делюсь, – меня хотели угостить, а в результате оказалось, только чаем.
Она недоуменно:
– И всё?
– И всё!
– И вот это вы мне всю дорогу улыбаетесь?!
Я вообще-то не ей, а в окно. Но какая разница! Она была права – Суховерко не стоил того.
И вновь я стал привычно озабоченным…
Почтовый рассказ
Я работаю в газете «Наша жизнь». Кто-то говорит: какая жизнь – такая и газета… Я не ввязываюсь.
И у меня начальник, в «Нашей жизни». Чем он отличается от всех. Если Яше, предположим, крикнуть (а он Яша): «Конец света!», он пожмет плечами: «Ну и что, подумаешь, конец. Главное, чтоб не было войны».
Вот такой он, Яша Вирин (а он Вирин)! Он флегматик образцово-показательный!
А недавно прихожу – он сам не свой, точнее, не в себе. Как будто человека подменили. Он возбужден по самый караул! Да, здесь что-то посерьезней конца света! И, как заведенный, приговаривает:
– Это ж надо! Нет, ну это ж надо!
Мечется по кабинету челноком, ерошит лысину.
Я испугался. Почему я испугался? Потому что Яша, он флегматик. И, конечно, бросился к нему:
– Яша, Яша, что у нас случилось?!
– Вот, смотри!
И только тут заметил я, что Яша – сотрясает в воздухе письмом. И паникует – как уже не Яша.
Я, точно, думаю: скорее, анонимка! Или кляуза. Здесь у нас умеют, как нигде.
– На, читай!
И тянет мне письмо. Письмо в конверте. А конверт – еще не вскрыт! Ну, тут теряюсь я уже совсем. Что у нас за ребус этот Яша?! А Яша между тем:
– Читай, читай!
– Что читать, когда оно заклеено?!
– Читай, что видишь! Адрес, например.
И я читаю: «Улица Шекспира, дом 12».
А у нас – Шапиро, дом 12! У редакции. Точнее, улица Подводника Шапиро. Он Герой Советского Союза, легендарная подлодка, чудом выжил. И к тому же он отсюда родом. В боевом походе находясь, преодолевая заграждения, ставил мины на протраленном фарватере. Торпедировал фашистский миноносец. Он потопил… Я специально узнавал, чтоб как-то знать: пустил на дно – аж семнадцать транспортов противника!..
А я подумал было: анонимка!
В общем, адрес настоящий, не придуманный.
Правда, есть в Донецке и Шекспира. Удивительно! Правда, это где-то на задворках…
Но где Шекспира, где Шапиро?! В общем, ясно.
Я начальнику, который Яша Вирин:
– Ну, не стоит так переживать, аж убиваться! Это мелочь. Недоразумение. Вспомни: ты ж у нас флегматик, успокойся!
И даже постарался улыбнуться.
Не внимает:
– Ох, чую, тот Шекспир нам выйдет боком!..
Забегая, я скажу: он не ошибся!
И снова ходит, не находит себе места. Как будто в нервах собственных запутался. Потерянно бормочет:
– С нашей почтой…
– Это правда: точно не соскучишься!
Яша, теребя в руке письмо:
– Снес бы поскорей. А чтоб избавиться!
Я:
– На почту? – легкий на подъем.
– Ты мне надоел, такой тупой! На почту он! А завтра они снова к нам забросят, им же что Шапиро, что Шекспира! Ты им снова! А они опять! И это будет продолжаться до скончания… Сходил бы сам на улицу Шекспира! В твоих же силах разорвать порочный круг! – и сокрушенно: – Ох, чует мое сердце: мы нарвались…
Легко сказать: сходи. А где та улица?
И будто вождь с протянутой рукой Яша указал мне направленье:
– Где-то там! А точней – конкретизируешь на месте…
Я двинулся.
Подошел я к тем краям, а где Шекспира… Я здесь в первый раз.
Закоулки, переулки. Медленным шагом, робким зигзагом, углубляясь в путаницу улиц. Какие-то бараки, халабуды. Никак мне не нащупать этой улицы!
