И вот однажды… Она звонит ни свет мне ни заря, а где-то за полночь.
И с укоризной:
– Рыба, ты лежишь, я так и знала!
Я вскочил…
Вообще-то в повседневном обхождении она ко мне обращалась неформально: мол, рыбка, как дела? Когда же она произносила «рыба», я понимал: нам предстоит серьезный разговор, и Лиза изречет сейчас такое, что впору раз и навсегда запечатлеть на известных скрижалях.
– Рыба! – не скрою, это меня насторожило. Я понял: ее творчество не терпит отлагательств. И точно: – Послушай, рыба, ты еще не спишь?
Глубокой ночью! Но опять-таки неважно.
– Лиза, что случилось?
– «Что случилось»! Я придумала такое – закачаешься! И буду рада посвятить тебе!
Я, польщенный, заинтриговался не на шутку:
– А ну скажите!
– Без труда… алло, алло!.. не вытащишь и рыбку из пруда. Ну что ты скажешь?!
И это я еще не вру! Сразу я подумал, что ослышался. Лиза об этом догадалась и изрекла повторно: «Без труда…» Она нуждалась в похвале. Но я молчал: я обмер, «без труда…» Она встревоженно:
– Алло, алло, ты слышишь? Ну и как тебе?
Если б это было не со мной, я бы точно не поверил никогда бы. А Лиза наседала: «Ну и как?» Ото сна не отошедший далеко, я выдавил:
– Ну что сказать вам, Лиза? Ваши шутки… Если честно, среди ночи неуместны. Про «без труда» – я где-то это слышал. И вообще, давайте спать… пора.
Лиза оскорбилась:
– Не шутка это – это афоризм! Я только что придумала сама! Алло, алло?..
Мне показалось, я схожу с ума. Я был на грани, чтоб перекреститься.
– А чем докажете, что автор – это вы?
В поисках доказательств Лиза щелкнула пальцами (в трубке раздался щелчок) – и они мгновенно отыскались:
– Клянусь памятью своей первой собаки Культуры! – и в трубку оживленно прослезилась. А это было уже серьезно. Хотя в чем-то и бездоказательно.
– Я-то, Лиза, предположим, вам поверю, – заметил я ей мягко, – ну а кто с Культурой вашей не знаком?
– Утро вечера мудренее, – изрекла она уклончиво.
Интрига!
Ситуация, которая сложилась вокруг афоризма «Без труда не вытащишь и рыбку из пруда», казалась нештатной.
Уже утром я о ней докладывал русскому фольклористу профессору Гришману (Украина, Донецк). Ученый с мировым именем, Михаил Овсеевич Гришман… Он меня, конечно, успокоил. Что тут безоговорочно я прав. Но этот случай, в общем, исключительный и для науки чрезвычайно любопытный. Как минимум науки медицинской…
– Возьми с собой Элю, – предложил, – я ей доверяю как родной, – чтоб разобраться с Соркиной на месте. Может быть, она сошла с ума, и ее следует как следует проведать.
– А как узнать, она сошла или еще в раздумье?
– А проведай – и тогда узнаешь.
И вот я и Эля – родная дочка Гришмана, с инспекторской проверкой мы колотим в соркинскую дверь.
Хорошо, что с Элей мы запаслись терпением заранее, а не то бы я уже не знаю…
Короче, Лиза, явно отвлеченная от сна, на пороге появилась к нам нескоро. При своих шестидесяти трех она была одета слишком откровенно даже для утра и спросонья даже не стеснялась. Недовольно оглядев меня и дочку Гришмана, Лиза отстраненно удивилась:
– В чем, собственно, дело, товарищи?
Я вздрогнул не на шутку. Что эта Лиза будет запираться, я почему-то не предусмотрел. Оказалось – будет. Я:
– Лиза, или вы мне в полвторого ночи не звонили?!
– Я?! В полвторого?! Рыба, никогда!
Дочка Гришмана с мировым именем смотрит на меня во все глаза: мол, кто из нас двоих? Сам я на себя смотреть, конечно, не могу, но живо представляю, какое со стороны это нелепое зрелище. Неужели Лиза мне приснилась?! А Лиза полвторого отрицает. Говорит, что: «Рыба, никогда!» Я, чуть не плача:
– Так, Лиза, это как же… В полвторого…
– Я повторяю, в полвторого – никогда! Зачем мне врать, когда я ровно в два! И что вам надо?
Облегченья мне не скрыть – уже теплей! Ее часы – опережали время! Боясь спугнуть, я осторожен с ней и дальше:
– А не вы ли, Лиза… или мне послышалось? Ваш афоризм про рыбку из пруда…
С гордостью:
– А как же?! Я, конечно!
– Эля, ты слышишь?! Она!
Эля слышала. Еще бы ей не слышать! В жизни видавшая виды и подвиды, она ахнула и свой взгляд на меня как на идиота тут же пересмотрела. И не в пользу Лизы.
– Елизавета Зиновьевна, со всей ответственностью я хочу вам заявить, что вы, что вы…
Эля умела тщательно подбирать слова, и Лизу это спасло.
Она сориентировалась тут же:
– А между прочим, у меня есть доказательства!
Я и Эля в один голос:
– И какие?!
– Щас!
В роли творческой кухни Лизы Соркиной выступала кладовка с летними закрутками. За дверью кладовки Лиза оскорбленной невинностью и растворилась. Ее не было около часа.
– Лиза, отворите, наконец! – кричала Эля, потеряв терпение.
Но Лиза Элю из кладовки пристыдила:
– Служенье муз не терпит суеты! – и открывать не торопилась, это явно.
А пока Лиза искала доказательства, я был вынужден поддерживать светскую беседу с ее попугаем. Лизин попугай – по памяти – цитировал ее лучшие афоризмы, временами срываясь на «дурак!». «Сам такой!» – парировал я. И мы беседовали дальше…
Наконец дверь кладовки распахнулась, и победоносная, со следами творческого экстаза, Лиза нам представила вещдоки:
– Возьмите вам, пожалуйста!
И вручила нам ворох бумаг.
– Лиза, это что?
– Неужели и сейчас вам непонятно?!
Я и Эля закивали:
– Нет, откуда?!
– Да Господи, мои черновики!
Мы стали изучать – и обалдели. «Без труда не вынесешь и рыбку из пруда». «Не вынесешь» – зачеркнуто. «Не высунешь», «не высадишь», «не выкинешь» – зачеркнуто.
А Лиза нам:
– Смотрите, нет, смотрите! – распаляясь. – Это не черновики? И не моя рука?! Нет, если не моя, так и скажите!
Рука была действительно ее, и округлые, с завитушками, буквы, идущие под откос, были ее же. «Не выдерешь», «не выставишь», «не выгонишь», «не выбросишь»… Тонкого стилиста Лизу Соркину не могло устроить и «не вычерпнешь»… Не, не, не… «Не вытулишь», – зачеркнуто опять.
Мастер меткого словечка, Лиза работала над ним – дай бог каждому. Она шлифовала фразу, доводя ее до блеска, чтоб сверкало. А вот и окончательная редакция: «Без труда не вытащишь и рыбку из пруда». Как говорят: умри, Денис, а лучше и не скажешь.
