Станьте на ее место, ну станьте же! Вы не устоите! Не устояла и она. От всех переживаний-треволнений ноги ей отказывают, Софи Лорен оседает, но, чтоб она не рухнула на сцену, вдруг оживший переводчик ей мгновенно подставляет стул, что позволяет приземление свое ей совершить не мимо, а красиво.
Ей подают услужливо стаканчик. С чем? Не скажу, что с пепси-колой. Мне скандалы с фирмой «Пепси» как-то не с руки. Она пригубляет, но напиток ей, как видно, не пришелся – и она стаканчик отставляет. Но при этом, чтоб не огорчать компанию-производителя, легонько-благодарно улыбается. Она актриса, а они умеют…
Почему я говорю все так детально? Потому что это ж интересно. Ну ведь интересно же, согласны? Теперь что было дальше: просто ужас…
Эти губы… Обошли они весь мир! О, это настоящая история!
…И она стаканчик отставляет. А кто не знает, я ж такой глазастый, плюс первый ряд, и вижу я: а на стакане – отпечатки ее губ, вполне бессмертных!
А заприметил я уже давно: умные мысли ловятся на червячок извилины буквально из воздуха. Буквально! Я увидал стакан – меня пронзило: Боже мой! Взять ее автограф от руки – это успех! Но здесь – уже автограф ее губ! Как ни крути, а это уже счастье!
Причем не тусклый – очень сочный отпечаток. Это ж память на всю жизнь и даже больше!
И у меня в голове – только эти губы, только эти!
А такое количество мурашек на единицу тела характеризует не дрожь в узком смысле, а в высоком смысле – трепет.
Это был сигнал мне свыше. Вспышка! Если хотите, озаренье! Не успела Софи Лорен нас с облегчением покинуть, как невиданная пружина неслыханной удачи вытолкнула меня из кресла и прямым посылом швыранула на большую сцену. Мой звездный час настал!..
А за мной – на сцену, разумеется, – с большим отрывом, чтобы схватить стакан с ее губами, кинулись, ломая ноги, прости Господи, ее фанатики – софисты-лоренисты. Но как говаривал один антисемит, «за вами не поспеешь!» Что касается меня, то здесь он прав: иные человеческие качества у меня намного отстают, ну а в цепкости я очень даже цепкий.
Стакан с заветными губами схватил я первый (кто бы сомневался!), и от волненья так прижал к груди, что мне вдруг показалось: что-то хрустнуло. То ли стакан, то ли сама грудная клетка.
Я обмер, думаю: а если то стакан? Но худшее не подтвердилось: не стакан! И с этим все.
Вот такой я оказался шустрый-ловкий!
Схватил я первым – убежал на место, в первый ряд. Да, он мне достался не напрасно!
Сел – сижу: какое счастье! Недаром я родился, нет, недаром!
И тут же продолжают этот фильм.
Чтоб свое счастье мне не распылять по пустякам, естественно, мне этот фильм уже никак, ну разве краем глаза – краем уха.
В надежном месте спрятана святыня, откинулся, сижу – бла-го-го-вею.
А эстетка рядом, из донецкой делегации, обшептала мне уже все ухо:
– Слава, я не знаю, ты талантливый или, конечно же, бездарный, но то, что одержимый, – это да! Ты… Пока ты не добьешься своего, – не успокоишься.
И я:
– Да-да, конечно… – а чего ж!
Не успевает «Вчера. Сегодня. Завтра» закруглиться, как начинается «Сегодня и сейчас»: к эпицентру зала, а точней, ко мне, как ансамбль «Березка», стекаются софисты-лоренисты. Горящие глаза – и аж дрожат. И с замираньем:
– Покажите ваши губы! – облепили.
А мне дважды объяснять… Догадлив я – и фанатам, как из недр своей души, я из кулечка извлекаю эти губы:
– Смотрите даже забесплатно! – экспонируя их трепетно в руках.
Это был восторг, каких не знаю…
С таким ажиотажем я не сталкивался. Я, если честно, даже испугался.
– Отдайте, мы с себя готовы снять последнее!
Я:
– Зачем такие жертвы, как последнее?! Давайте ограничимся деньгами!
А вы бы разве нет? Ну вот и всё…
Тогда я еще вел честный образ жизни и был до неприличия бедным. А значит, как это ни горько, разговор перетекает в область денег. Вот так я начал промышлять губами.
Мне говорят:
– Ну сколько?
А я же никогда же никогда… Губы – моя первая удача.
И тогда они берут инициативу в свои руки:
– Пять! Десять! Сорок пять! – кто больше даст.
Мама, цену набивают они сами! А значит, их не нужно стимулировать! И все же я очнулся – и подбадриваю: мол, я вас даже очень понимаю!
– Шестьдесят! – я думаю: ага! – но лучшему же, согласитесь, нет предела. – Девяносто! – маховик аукционной лихорадки лихорадит их еще сильней.
Как сладко резануло слово: «Сто»! А это деньги хоть и небольшие, но хорошие. И все смолкают, вдруг осознав, что торг вышел на финишную прямую. И вот тут, уже войдя во вкус, я:
– Зачем же сто, давайте округленно – сто пятьдесят!
Ах, если б знать, что будет дальше! Так откуда?!
Тот, за сто, потерянно:
– Я пас.
А я ему:
– Ну что ж, пасите дальше! – меня уже несло помимо воли.
На секунду – мхатовская пауза, она длится несколько минут. И тут я слышу, кто-то выкрикнул:
– Согласен!
Думаю: ослышался, но нет! – он навстречу мне уже протискивается. На его бейджике читаю: он «Чижарин из Мытищ». Но это к слову.
Я, как заправский лицитатор:
– Раз сто пятьдесят!
Сам Чижарин, ну, нетерпеливый, мне возбужденно – вслух – подсказывает:
– Два!
И на словах «сто пятьдесят три» – как молоток, стук упавшего тела того, кто больше ста пожадничал мне дать и вот споткнулся.
Я воскликнул:
– Кончено! – того уже уносят.
Все ахнули – и сделка века состоялась.
Держать в себе такое счастье, – разве можно? Чем-чем, а радостью делиться я умею. Из кулуаров тут же накрутил свою мамашу, друга и советчика во всем:
– Мама-мама, счастье-то какое: губы Софи Лорен упали на меня буквально с неба!
Въезжает с полуслова:
– Ты их поймал?! Ну молодец! Я представляю, чего это тебе стоило!
– Мне – сто пятьдесят!
– Ты, – кричит, – сошел с ума совсем!
– Повторяю, сто пятьдесят – мне! – с удареньем на последнем слове.
– Слава, ты вообще! Ты молодец! – она опять въезжает с полуслова. – Так держать! И никому не отдавать! – слышу я команду из Донецка. – Единственное что – купи подарок мне, всем сестрам по серьгам (у меня есть три сестры, в доме только не хватает дяди Вани), деду – ласковые тапочки для ног, бабушке – конечно, панталоны… А что останется… Вот, ты с полным правом не забудь и про себя. И только не жалей – ты заработал!
