Вот теперь совсем другое дело! И я рванул, скатившись вниз по лестнице.
За мной спешил шажками рэб Цыгуткин.
6
Дверь распахнулась – и под тяжестью мешка, согнувшись вдвое… Дрожа с мороза, входит Дед Мороз!
Он опускает наконец мешок, на мелкий столик. И по тому, как облегченно он вздохнул… Оно же видно, что оно весомое! Отряхивая снег, отбил чечетку. Поправил накладной аксессуар.
Тут и рэб Цыгуткин подоспел. И загорелся, как ребенок (все мы дети!).
А Дед Мороз, с мороза задубевший… Культурная ж программа, все оплачено. И он, вполне заученно:
– Кхе-кхе! Я к вам Дедушка Мороз, я подарки вам принес…
Но Цыгуткин произвел… Небрежный жест, мол, отставить, мы уже не дети, и:
– А можно сразу? Что там? – в нетерпении.
Мороз осекся. Тот мешок раскрылся и опал – и что мы видим? Это ящик. С виду иностранный. Цыгуткин прикипел к нему глазами.
Оказалось – финский шоколад.
Это сейчас там шоколадки – ну и что?! А тогда… Во-первых, шоколад, он давно исчез с прилавков, это раз. И на прилавках, кроме пустоты… Исчезло все! Ну и потом… Подарок! Забесплатно!!!
Вступить в контакт с подарком – аж неймется. Но тертый рэб Цыгуткин:
– От кого?
Чтоб без подвоха.
Понятно, за подарком кто-то есть.
И буровит глазками Мороза…
7
Тот замялся, этот Дед Мороз:
– Я не имею права говорить, мы фирма «Свято»… Но раз спросили… Только по секрету! – и, оглянувшись, шепотом продолжил: – Вас нам заказали из Австралии!
Цыгуткин:
– Даже так?!
Мороз, согревшись, был словоохотлив:
– Даритель захотел быть анонимным. Но по секрету вам скажу, что это Купчик. Он еврей – наполовину не еврей. Родился здесь. Мама русская. А папа, он из ваших. Мамы больше нет, и папы тоже…
И, потупив глазки, рэб Цыгуткин:
– Благословенна память об его!
– …А сам уехал с эмиграцией в Австралию. Я не имею права говорить, мы фирма «Свято»…
Рэб Цыгуткин:
– Говорите, Дед Мороз!
– Итак, Австралия! Он там хорошо поднялся, раскрутившись. Стал большим миллионером. Однако вовремя остановиться он не смог, крутился дальше. Уже он, может, не хотел – но было поздно… Он просто вынужден был стать миллиардером!
– Но при чем здесь этот шоколад?!
– Затосковал! По родителям, по дому, по Донецку. И, чтоб как-то приструнить свою тоску, он решил: под Новый год, в память об ушедших маме с папой…
– Благословенна память об его!
– Он же знает, что здесь голодно всегда. И решил: снарядить два ящика подарков. Равноценных. Мама русская? Один отправить в церковь. И чтоб за папу – в вашу синагогу. А потому что он любил их одинаково. Как пробный шар, пока два эти ящика, мол, будет вам и дальше…
– Молодец!
– Так, по заказу Купчика оттуда – два Дед Мороза вышли на задание: один мешок туда, другой сюда. И вот я здесь! И здесь мне распишитесь…
Рэб Цыгуткин для проформы уточнил:
– Но при чем здесь Дед Мороз? Смешно сказать! Мы же, на минутку, синагога! И Новый год у нас был в сентябре!
А сам поглаживает ящик, глаз не сводит. И ласкает, и голубит… Рэб Цыгуткин! Еще немного – и начнет за ним ухаживать. А еще бы, финский шоколад!..
Мороз Цыгуткину ответствовал спокойно:
– Он далекий от религии, тот Купчик, он думает, что Новый год один на всех. А что за Новый год без Дед Мороза?!
– Тогда берем! – а то бы он не взял! И, улыбнувшись: – Если что-то будет нам еще, мы вам будем рады даже летом!
Хваткий, как четырнадцать евреев, он ящик обнимает – как родной…
А Дед Мороз, который никогда здесь… В первый раз… Он ушел опять в такую стужу! Но растаял – как Снегурочка весной. По крайней мере, я в окне его не видел. И если бы не ящик – как мираж…
Рэб Цыгуткин мне скомандовал:
– Несем!
Взял я вес, двенадцать килограммов! А для меня так целый пуд, такой тяжелый. Рэб Цыгуткин суетится, вьется рядом. Корячась, дотащил его в кладовку, этот пуд. А у нас кладовка, как алтарь. Три замка, и две щеколды, и засов…
За труды, что я чуть не загнулся, но допер, – рэб Цыгуткин награждает отличившегося: он мне сунул в руку одну плитку. В финской же обертке, стограммовую!
Душа ликует, отдает в висок…
Почему я не фотограф, почему?! Память у меня – фотографическая! «Karl Fazer», горький шоколад! Улица Клуувикату, это Хельсинки! Это на обертке, помню я!
Я был счастлив и отправился домой.
8
Прошла неделя, а потом еще. А может, больше. И опять сюда стекаются евреи! А потому что в синагоге, как всегда… По субботам здесь Суббота, в синагоге.
Сказать, чтоб здесь давали есть, я не скажу, но выпить наливали обязательно. А как выпьешь, ты не замечаешь, что голодный. Вот такая, извиняюсь, аберрация!
А еще тоска, что жизнь прошла. Все ж старики. А здесь общение, я знаю? Чтоб развеяться…
Вот и аншлаг.
Все помолились, не без этого.
Рэб Цыгуткин верховодит как всегда:
– Кто имеет слово, что сказать?
И вот тут встает рэб Зелик, прихожанин. Он как тень. Как осенний лист, застрявший между ноябрем и декабрем. Последний лист, такой он был тишайший. Он был Зелик небольшого роста…
Чтобы он когда-нибудь возник?! Он лист, как тень! Но пригубил – оно ему хватило. И, опираясь на свои нетвердые две ножки:
– Рэб Цыгуткин! – несказанно осмелел.
Тот с места:
– А!
– Спасибо за подсказку – букву «а»! А где наш коллективный шоколад?
Цыгуткин зыркнул на меня – изничтожающе! Мол, неужели я его спалил?!
Но я был ни при чем, при чем – Австралия!
9
Этот Купчик тосковал по родине. Но при таких деньгах – и тосковать? И вот тут он – шоколад уже у нас – взял и прилетел в родной Донецк, и это в середине января. Нет, в синагогу не явился (он далек), но в свой последний день перед отлетом…
В общем, едет он на «Мерседесе» по Донецку. Вдруг он видит: Зелик?! Точно, он!
10
Он шел дряхлеющей походкой, очень старенький…
А родился он еще в Варшаве. Там и жил. Оттуда и фамилия: Варшавский. Он был прекрасный «мастер по мужчинам». Он обшивал Варшаву от и до: шелковые смокинги, костюмы… Все: «Маэстро Зелик!» – так он шил! К нему очередь была до Белостока…
