Я солидно сказал:
— Вы говорите, что ваша машина делает в час около 5000. Цифра порядочная. Но это — во всякую погоду?
— Помилуйте, — пожал плечами представитель «Дирка и Голлинса». — Вы преувеличенного мнения о нежности наших машин. Погода для нее абсолютно безразлична.
— Вы говорите, она делает 5000 в час в любую погоду. И это при любой дороге?
Ужас и изумление отпечатлелись на его деловом лице. Мне даже показалось, что редкие волосы на его голове, похожие на булавки, воткнутые в подушку, зашевелились.
— Любая дорога? О какой дороге вы толкуете?
— Может быть, я не совсем по-русски выразился, — развязно возразил я. — Мне бы следовало вместо «дороги» сказать «пути». Она дает эти 5000 при любом пути эксплуатации, избранном ее владельцем?
Посетитель, казалось мне, стал терять равновесие.
— При чем тут «любой путь». Я думаю, для ротационной машины путь один! Не будете же вы на ней шить себе платье или рубить котлеты.
(Слава богу! По крайней мере, теперь я знаю, что таинственная машина не предназначена ни для рубки котлет, ни для портняжных работ.)
— Ну-с… Что же вы еще желаете узнать о нашей машине?
Я барахтался в океане растерянности и недоумения. Я тонул и, как всякий утопающий, схватился за первое, что мне пришло в голову.
— Сколько человек она может выдержать? — в отчаянии крикнул я.
— Вы странный покупатель. Никто из наших прежних покупателей не интересовался ротационной машиной с этой стороны.
— Конечно, — язвительно рассмеялся я. — Ваши предыдущие покупатели принадлежали, вероятно, к тому сорту людей, который покупает кота в мешке. Я не таков, милостивый государь. Я спрашиваю: скольких людей ваша машина выдерживает?
— Но, бог мой! — отчаянно вращая глазами, вскричал представитель машин. — Не будете же вы с вашими друзьями ездить на ротационной машине?
— И не думал, — обидчиво сказал я. — Если я в своем выражении допустил некоторую неточность, красивую аллегорию…
— Виноват, может быть, вы хотите спросить — скольких людей требует наша машина?
— Ну да, конечно! Хотя это не совсем точно, — срезал я его. — Машина не может «требовать».
— Ну, другими словами, за ней требуется уход трех-четырех человек.
— Тремя обойдусь! — нахально заявил я. — Только меня одно смущает: нет ли в вашей машине таких дефектов, которые лишали бы возможности быть ею довольным.
— Вы говорите о ленте? Будьте покойны, главное достоинство наших машин — они почти не рвут ленты.
Я мог перечислить в тот момент десятки предметов, которые во всю мою жизнь не перервали ни одной ленты — и никто не ставил им этого в особую заслугу. Стоило только креслу, или этажерке, или телефонному аппарату не перервать ни одной ленты — и мой собеседник отзывался бы о поведении этих бездушных предметов восторженно. Не было ничего легче, как заслужить расположение этого человека!..
— «Почти», — критически сощурил я глаз. — Почти!.. Мне нужно, чтобы лента совсем не рвалась.
Он развел руками.
— Этого вы не достигнете! Это недостижимый идеал!
— К идеалам, молодой человек, нужно стремиться, — нравоучительно сказал я.
— Наша фирма и стремится. Например, что вы на это скажете: наша машина дает сразу двухцветную форму!
— Кому дает? — бестолково спросил я.
— Вам же! А то кому еще.
Этот ответ окончательно сокрушил меня. Как! Мне предлагают машину, которая должна дать мне какую-то особую форму, да еще двухцветную. Пусть это будет гимнастический аппарат!.. Но почему он дает двухцветную форму? И притом — сразу! Впрочем, аппарат, делающий 5000 в час… От него можно всего ожидать.
— Вы полагаете, — спросил я, колеблясь, — что я особенно гонюсь за двухцветной формой?
— Конечно, полагаю. К этому все стремятся.
— Да? Представьте себе, что я к этому равнодушен. Милосердный Господь создал нас по образу и по подобию своему, и мы должны такими же и оставаться. Я предпочитаю развивать и совершенствовать свои умственные богатства, а не грубую животную силу!
— Пожалуйста! — раздражительно сказал он, пожевывая губами невидимую пищу. — Но предупреждаю вас — на плоских машинах
[2]
далеко не уедете.
— Я вас не пойму, — развел я руками, пораженный. — То вы сомневаетесь, чтобы я мог с друзьями ездить на ротационной машине, а то утверждаете, что на плоских машинах далеко не уедешь. На чем же мне тогда ездить?
— Это дело вашего личного вкуса!.. Но я вижу, что ротационная машина вам не нужна. Прощайте!
— А разве я утверждал противное, — возразил я с тонкой улыбкой. — Всего хорошего. Так старик Дирк отправился к праотцам? Досадно, досадно!
В дверях представитель машин остановился… Обернулся ко мне и сказал:
— Не предложить ли вам хорошенькую «американку»?
[3]
Я вспыхнул до корней волос и принужденно засмеялся.
— Кого?
— «Американку»! Очень хорошая «американка». Вы ее работой будете довольны. Попробуйте, не понравится — заберу обратно.
— Вы и этим делом занимаетесь? — проворчал я, с омерзением глядя на этого разнузданного человека. — Нечего сказать — нравы!
— Что? Может быть, у вас уже есть «американка»? Может быть, и не одна?
— Прощайте, — грубо сказал я. — У меня есть жена, милостивый государь! Нам с вами не о чем больше разговаривать!
________________________________
Я проклинаю свое ложное самолюбие, которое отравляет мне жизнь. Что стоило бы сразу спросить у моего гостя — какой тип гимнастической машины он называет ротационной машиной?.. Тогда не пропал бы у меня час прекрасного рабочего времени, в течение которого можно было бы написать какую-нибудь действительно хорошую вещь…
Душа общества
Когда вошел в столовую маленький Жорж, супруги очень обрадовались.
— Жоржик! — воскликнул Балтахин. — Душа общества! Очень рад вас видеть…
— Миленький Жоржик! — захлопала в ладоши Елена Ивановна. — Вот-то прелесть, что вы пришли…
Неизвестно почему Балтахин назвал Жоржа душой общества… Наоборот, Жоржик был маленький скромный человек, с вечно потупленным взором и застенчивостью в движениях. Весь он был эластичный, мягкий, деликатный, и, если на румяных устах его появлялась изредка улыбка, он сейчас же и гасил ее, пряча в нависших ярко-рыжих усах.
