– Настасья!
Пока я вставал, она обернулась и так ловко запустила мне яблоком в лоб, что я опрокинулся снова.
– Гражданка Настасья, стойте! Вы задержаны за…
Ну, естественно, беглянка ни на мгновение не собиралась задерживаться и выслушивать меня до конца. А погоня на базаре – это, я вам скажу, развлечение не для слабонервных. Тем паче, что, уловив общую суть, горячие головы из не особо занятых лукошкинцев охотно кинулись «содействовать органам». Вопли добровольцев были слышны на весь базар:
– Братва! Хватай ее за хвост, лису крашеную!
– Держись, Никита Иванович, не умирай! Тока не умирай, гони от себя смертушку! Хоть до угла дотяни, там храм православный, и отпоют, и обиходят. Там можно, там ничего…
Капуста футбольными мячами катилась под ноги. Куры взлетали вверх, теряя перья и обливая всех негодующим кудахтаньем. Соломинки золотым дождем мельтешили в воздухе, застилая обзор, но азарт погони не стихал…
– Православные, споймал! Вот она, стерва злодейская, убивица преступная, курва малосольная… И ерепениться не смей, а не то в глаз бесстыжий так и получишь! Я ить не посмотрю… Как не она?!
– Хватай всех подряд, крути руки за спину! Ейной же косой в узел вяжи, сарафаном рот затыкай, да берегись, чтоб лаптем, лихоманка, не пнула! Ужо потом, в отделении, разберут, а извиняться мы завсегда могем… Чай не медведи какие бесчувственные…
Битая обливная керамика хрустела под ногами. Кто-то падал, поскользнувшись на пролитом меде, кого-то второпях обсыпали мукой, кто-то придавленный тюком сена плакал от невозможности продолжать эту грозную русскую забаву…
– Люди добрые, и за что ж такая напасть?! За что лупите, мужики? Шестеро на одну… За что ноженьку, правую, неповинную, пополам искрошили? И куда тока милиция смотри-и-и-ит…
В общем, пришлось плюнуть на погоню и наводить порядок. Четверым захваченным гражданкам приносить официальные извинения, еще одной оплачивать порванный сарафан и обкусанный кокошник (сама виновата, оказала сопротивление). Двум буянам пригрозил порубом, если не охладят сыскное рвение, остальные успокоились так. Народ-то в целом добрый и отходчивый, пошумят, отогреют душу да и разойдутся. А вот Настасье вновь удалось уйти, это плохо. Хотя… если она настолько глупа, что нахально фланирует по базару в центре города, значит, стрельцы ее возьмут. Надо быстренько найти кого-нибудь из еремеевской сотни.
– Никита Иванович, какими судьбами?
Господи, ну еще бы я не узнал этот ласковый, грудной голос…
– Здравствуйте, Олёна. Как вижу, вы по-прежнему не опасаетесь разгуливать по базару?
– А чего опасаться-то? Воровать у меня больше нечего, одно маменькино колечко и было…
– Да, да… Я как раз имею некоторую информацию по этому поводу. Вы не заняты? Может быть, прогуляемся немного, побеседуем? – Я галантно согнул руку кренделем, но она ее не приняла. В те времена хождение под руку обозначало как минимум супружеские отношения, и естественно, что воспитанная девушка просто не могла себе такого позволить. Мы неторопливо шли с базара в сторону той же Колокольной площади, я подробно рассказывал о бандитском притоне Поганова, о подозреваемой Настасье, о дьяке Филимоне, о царе, о Митьке, из-за которого мы вечно влипаем в неприятности, о запертом в порубе карманнике Псурове, о чем-то еще… Она поразительно умела слушать! Это талант, не просто вежливость или хорошие манеры. Совершенно незаметно, легко и радостно, я выболтал малознакомому человеку практически все, что знал…
– Таким образом, ей удалось сбежать. Надеюсь, стрельцы приложат все усилия, но тем не менее какое-то время все равно пройдет… А как отнеслись к краже ваши родственники?
– Дядя и тетя? Я ничего им не сказала, – беззаботно отмахнулась Олёна. – Заругают, а тетушка еще и прибьет!
– Неужели такие суровые? – притворно посетовал я. – Вот буквально с час назад проходил по вашей улице, но дядюшкина лавка оказалась закрыта, а спросить вроде бы не у кого…
– Новый товар завезли, вот дядюшка с приказчиками и возится. А как ваше дело по розыску царских чертежей?
– Ого, да вы в курсе всей оперативной работы! – искренне восхитился я. – Не обидетесь, если поинтересуюсь?
– Откуда про чертежи знаю? – сразу догадалась Олёна, залихватским кивком перебросив толстую косу со спины на грудь. – Так ведь дьяк и пьяница этот, Псуров, на весь город об царской краже предупреждения орали.
– Понятненько… ну что ж, ищем мы их. Пока не слишком успешно, к сожалению, но… впереди еще два с половиной дня, успеем.
– Какой вы храбрый, Никита Иванович…
– А вы… красивая! – жутко расхрабрился я. Ей определенно нравятся мои погоны, зачем же теряться?
Олёна счастливо рассмеялась и, остановившись у старой березы, приобняла ствол, многозначительно заглядывая мне в глаза. Прямо какая-то пасторально-русская картинка Константина Васильева…
– Вы бы рассказали мне еще раз про Настасью эту. Сдается мне, знаю я ее…
– Конечно, давайте уточним. Рост – примерно на голову выше вас… волосы длинные, заплетены в косу рыжевато-русого цвета, глаза небольшие, скорее серые, брови густо насурьмлены, губы пухлые, на подбородке родинка, сложение крепкое, бюст не менее шестого размера, руки небольшие, работой не изуродованы, но ногти обломаны… Вроде всё?
– Похожа… – подумав, кивнула Олёна. – Вот только насчет бюста шестого размера я не поняла…
– Ну… это… объем этих… – смутился я, невольно пытаясь руками показать – чего.
Она сообразила, прыснула со смеху и еще раз подтвердила:
– Тогда точно, Настька, мельникова дочь. У ее отца маленькая мельница, у запруды на речке Смородине. Заезжали на прошлой неделе за ремнями, да с дядей моим в цене не сошлись. Ругались долго, вот я и запомнила…
– Тогда позвольте заранее выразить благодарность от лица всего отделения, – обрадовался я, ибо это уже была серьезная ниточка. – Как только мы ее возьмем, обещаю торжественно вернуть вам украденное колечко.
Вот тут нас безапелляционно прервали. Из-за поворота выбежали двое стрельцов и бросились навстречу:
– Сыскной воевода, дело до тебя срочное!
– Так я пойду? – Девушка лучезарно улыбнулась, слегка коснувшись пальцами моего рукава. – У вас вон дел полно. Ну да не забывайте меня, сироту… Будете в наших краях, заглядывайте, я к вам завсегда выбегу.
– Всенепременно буду! Мне очень жаль, что мы вот так, скомканно… Служба, черт бы ее побрал! До свиданья, Олёна.
– До свиданьица, Никита Иванович…
– Ты уж извиняй, батюшка участковый, ежели помешали чем, – смущенно пожали плечами стрельцы. – Бабуля твоя нас послала: дело, вишь, к вечеру, а в порубе у тебя птица важная сидит.
– Ну и что?
– Дык дьяк Филимон со своими уже с полчаса у ворот трется. Руга-а-ется… ажно мух с морды воротит!
