Колобок от удивления чуть под скамейку не укатился, еле усидел, и давай тормошить Ежика: рецептик расчудесный давай! А Ежик и не скрытничает вовсе, вот какую историю рассказал:
— Был я Колобком совсем недавно. Нормальный был Колобок, домашний, воспитанный. А потом что-то крыша поехала, и ушел я из дома, укатился от бабушки-от дедушки. Поносило меня, как осенний листок, изрядно, много всякого народа и сброда лесного повидал, опыта набрался жизненного, заматерел и заматерился даже немного. И тут Лису встретил. Какая женщина! Ох и хитра, собака такая! Ох и коварна! Как она шептала да как она пела! Заслушаешься! А когда я очнулся, то увидал такую пасть кровожадную да такие зубищи острые перед самым своим носом, что у меня от страха шерсть дыбом встала!!!
— Какая шерсть??? — заорал Колобок. — Ты ври да не завирайся! Какая такая шерсть у тебя взялась, чтоб дыбом ей вставать, если ты лысый был как мячик???
Ежик с видом бывалого человека похлопал Колобка по плечу:
— Ты, брат, сам в такую переделку когда попадешь, — сразу поймешь, откуда что берется и что может в отдельно взятом организме дыбом встать! У меня сквозь лысину от страха иглы мигом вылезли, я даже пискнуть не успел! Только это меня и спасло! Лиса нос об меня уколола, да и смахнула меня лапой! «Какой колобок нынче нервный пошел! — говорит. — Нельзя и зубами у него перед носом щелкнуть из чистого кокетства, сразу либо ощетинится как ненормальный, а который с повидлом — тот обгадится с головы до ног!»
— Так что же мне делать? — уткнул щеку в кулак Колобок. — Неужто добровольно на съедение отправиться? Да еще натощак, чтоб не обгадиться… А если и правда — сожрет?
— Сожрет или нет, это бабушка моя надвое сказала, а дедушка на троих сообразил. Да только кто не рискует, тот ни шампанского не пьет, ни в банданках не модничает. Тот ваще только катится по наклонной… МУЖЧИНУ ДЕЛАЮТ СОБЫТИЯ! Вот!
— Угу, событие! Лису испугался — тоже мне, событие! Это разве дело молодецкое? — Колобок презрительно фыркнул.
— Теперь никто не думает о том, кого я испугался, а кого сам напугал. Теперь все знают, что Я С ЛИСОЙ ВСТРЕЧАЛСЯ! Да еще сумел от нее живым уйти, и от лисьей болезни — от лысины — избавиться. То есть, судя по всему, я ценнейшим жизненным опытом обладаю! И могу, значит, не только сам продвинуться, но и народу рассказать что-то нужное, вот тебе, например, рассказал! А страх мой — это дело десятое — про него и не вспоминает никто!
— Какой ты, Ежик, мудрый, от тебя у меня мозг распух! — Колобок схватился за голову и испуганно захлопал ладонями по макушке. — Ой, моя голова, держите меня семеро, пропадаю!!!
— Что с тобой? — встревожился Ежик. — Что случилось?
— Ой, у меня из кожи вон мозги лезут! — Колобок крепко сжимал свою черепушку и громко стонал.
Ежик поцарапал ногтем макушку Колобка, поскреб ему затылок, щипнул висок:
— Колобок, это не мозги!
— А что же это, по-твоему? — возопил Колобок. — Что же у меня из головы может еще лезть?
— Колобок, я подозреваю, что это кудри, — осторожно сказал Ежик, и потрепал забавную кудлатую кудрю, которая залихватски завивалась на макушке Колобка.
Вот так-то!
Хотя, кто его знает, может быть, и впрямь прическа — это добавочные мозги?
Целый день стирает прачка…
Я очень люблю эту песенку И очень мне нравится, когда она неожиданно вдруг приходит в голову и начинает там звучать ее нехитрый мотивчик, и незатейливые слова пролезают в реальность:
Целый день стирает прачка,
муж пошел за во-о-о-одкой,
на крыльце сидит собачка
с маленькой бородкой.
Целый день она таращит
глупые глазенки,
если кто-то вдруг заплачет —
погрустит в сторонке.
А кому сегодня плакать
в городе Тару-у-у-усе?
Есть, кому сегодня плакать —
девочке Марусе…
— Я не прилечу, ничего не получается! — Апельсинка рыдала в трубке телефона горько и безутешно: — У них, видите ли, так не принято!
Апельсинка — моя давнишняя подружка, скоропостижно вышедшая замуж в Бельгию, теперь на собственной нежной шкурке испытывала непривычные, а оттого кажущиеся нелепыми обычаи и законы Западной Европы:
— Феликс сказал, что раз мы теперь муж и жена, то будем везде ходить вместе, и он не может позволить мне ехать в Москву, потому что тогда ему придется всем объяснять, почему я уехала без него, и рассказывать, что ничего плохого не случилось и ничего страшного не произошло — мы не разводимся и никто не заболел и не умер, но ему все равно не поверят, потому что здесь так не принято…
Она зимой поехала в Европу изучать витражи, ей нужно было потрогать их руками, потому что мы задумали грандиозный проект, и Апельсинка, шикарный дизайнер, в этом проекте должна была разгуляться во всю мощь именно в витражном деле. И в одном из соборов Гента она познакомилась с Феликсом, который сначала вежливо сопровождал ее под предлогом показать ей город, действительно помог ей добраться руками до витражей, потому что староста одного из местных католических приходов приходился ему дядей, а потом тихой сапой охмурил мою подружку, и они поженились. Она очнулась от его чар через месяц после свадьбы, когда стали выясняться подробности быта и уклада местных жителей.
От участия в проекте теперь ее отделяли не только километры, но еще и странный обычай крохотного городка Хасселта, который велел всем горожанам ходить парами, если они пара. И кроме этого, Апельсинка теперь по пятницам была вынуждена ходить к полуночи в бар, где собирались приятели Феликса, и четыре часа наблюдать, как они напивались до поросячьего состояния, и потом начиналось действо, которое считалось верхом веселья: все забирались на стойку бара и начинали орать и топать, изображая танцы. Музыка, в начале вечера негромкая и довольно приятная, теперь уже грохотала так, что вяли бедные ушки, и все это напоминало шабаш в дурдоме. Но по-другому по пятницам в этой Бельгии веселиться не умели, и это было еженедельным наказанием, потому что — традиция.
Апельсинка маялась в уголке, зажав уши, пока шло это странное веселье. Она надеялась, что это кончится вскоре, ведь она знала, какой бывает Феликс — заботливый и интересный, взахлеб рассказывающий об архитектуре и живописи Бельгии и Голландии, о римских дорогах, фрагменты которых хорошо сохранились в этой части Европы, о винах Франции и цветах Голландии, о горных кручах Альп и о просторах Фландрии. Она полагала, что эти вылазки в бар всего лишь его желание показать всем, что он теперь женат на молодой красивой женщине — он был уже большой мальчик: его дочь училась уже в университете, предыдущая жена развелась с ним два года назад, а разведенные — и мужчины и женщины — здесь не приветствовались, разведенным быть было здесь непристойно. Но оказалось, что бар — это именно то, что неизменно, что Европа сильна именно традициями, и никто традиции эти нарушать не собирается, и некоторые русские сами не понимают, что хотят. Они свои традиции забыли, и к чему это привело? Эти разговоры она не выносила, и поэтому мучилась молча.
