набухла влагой неба простыня
седая чайка бродит по воде
под солнцем море розовое, где
в тумане дымном плавится маяк…
…
Какой же гад оставил здесь лежак?
Фей довольно потер ручки:
— Отличная работа! Мастак я все-таки! Ведь умею, когда захочу!
Сунул руку в карман и вытащил еще одну конфету:
— Держи! Заслужила!
Она разглядывала с интересом зеленый с золотом фантик:
— А это для чего конфета? Как называется?
— А для чего хочешь. Как назовешь — тем она и станет. Хочешь — «Конфетой-Золотой Монетой», а хочешь — «Завлекалочкой Безотказной». Или «Свадебным Тортом».
— А разве я могу? Я разве сумею как надо?
— Да все ты можешь! Ты действуй, а не сомневайся. Сомневаться — от слова «мять». То есть все, что задумала, — смяла и выкинула. Сама смяла — своими собственными ручками. А винишь Судьбу да Фортуну. А они и ни при чем совсем. Поэтому — без сомнения — назвала конфету и слопала ее со смаком. Действуй!
Она прижала конфету к щеке и начала вспоминать заветные желания.
Фей рассмеялся:
— Когда открываются Большие Возможности — оказывается, что желания твои — не только любовь и замуж, да?
Она задумалась на секунду и согласно кивнула, улыбаясь.
— Ну ладно, я пошел, мне в парикмахерскую пора! — Фей-Хуан сдернул шапочку, потрепал изрядную уже гриву, которая медными крупными кольцами наползала ему на глаза и уши, махнул ей ручкой и поскакал через лужи на Садовую.
Из стихов я только осень…
Это чистая правда — я стихи только осенью пишу, когда последнее тепло драгоценное с каждым днем тает и плакать хочется от этого тонкого прозрачного света.
И остаются какие-то последние минуты Осени…
Октябрь без пятнадцати
Октябрь
без пятнадцати…
Катится
к закату в оранжевом
платьице
осенняя девка распутная
октябрь ей — машина попутная
октябрь
без пятнадцати…
плакали
дождями осенними
к апали
метелью червонного золота
укрыться б до первого холода
Октябрь
без пятнадцати…
красного
плеснем в хрустали — и прекрасно нам
целую осеннего ангела
он жизнь перепишет мне набело…
Октябрь
без…
ах, не до смеха мне
опять мое лето уехало
рисую озябшими пальцами
картину —
октябрь
без пятнадцати…
Октябрь без тринадцати
Свежему ветру окно распахнется
навстречу
флаг занавески рванет и умчит в небеса
в черное небо гляжу — сентября
не замечу
все мне казалось — до осени есть
полчаса
есть полчаса — я успею запомнить все
песни
кожей впитать все тепло, все принять,
что дают
я ошибалась — минут нам осталось
тринадцать
осень настигнет нас
через тринадцать минут
В штабе осеннем докурят сентябрь
командиры
В небе осеннем осенняя птица кричит
Армия осени желтые чистит мундиры
армия осени красные гладит плащи
Осенний вальс
Осенний вальс — сжимают скрипку
пальцы тонкие
осенний бог в лесах играет
песни звонкие
багровый марш
и желтый вальс
и блюз оранжевый
осенний сон хоронит солнце
в бронзе заживо
все что октябрь сыпал мне
червовым золотом
сметет зима
восточным ветром
зимним холодом
осенний реквием играет осень —
жжет мосты
в осеннем пламени спалю
пустые хлопоты
янтарным глазом смотрит осень
в небо черное
клянется быть со мной всегда —
но я ученая —
целуй меня
и обнимай
и смейся, а потом
произнеси свое «прощай»
декабрьским шепотом
В Африку, гулять…
Испания, Гибралтарский пролив, город Тарифа
Какая Африка, оказывается, через пролив видна громадная! И горы, и небеса, и дома на горах, и леса под небесами, и корабли туда-сюда снуют, и глазастый «Ferry» — белоснежная громадина-паромище, который всего за полчаса до этой Африки домчит.
Я думала раньше, что 12 км по прямой — это громадное пространство, а это проливчик небольшой. Я на самолете над землей как раз иногда на эти 12 км вверх забираюсь и не охаю!
А когда мы уезжали, над Африкой дожди шли проливенные — нам все видно было, как будто за речкой этот дождь: туча лиловая нависла прямо брюхом над берегом, и с нее вода каскадами падает и поливает белый город на берегу, и горы зеленые, и полоску пляжа…
И тогда началась Сказка Исполнения Всего!
А напоследок я скажу…
«Не ходите, дети, в Африку гулять!» — так говорила в детстве мама, смотрела значительно на Семирамиду и грозила ей пальчиком. Семирамида была послушной девочкой, и в отличие от остальных детей, которые то и дело бегали гулять в эту самую Африку, мирно сидела дома, не высовывая носу. И нос у нее от такого образа жизни сделался совсем коротенький, прямо кнопочка мелкая, а не нос. Но желание все-таки вырваться когда-нибудь из цепких лапок мамочкиных и погулять по Африке не оставляло Семирамиду, а иногда просто распирало ее это желание во все стороны. И тогда на Семирамиде начинали от распирания появляться выпуклости. Впрочем, выпуклости эти скоро стали появляться и на других девочках с переменным успехом — видимо, и их распирало тоже.
Но, судя по величине всяких выпуклостей, Семирамиду распирало больше всех. И так ее знатно расперло, что вскоре уже только один магазин мог предложить ей одежду — «Три Поросенка» — вот как ее расперло! Но в «Три Поросенка» ходить скучно — уж больно у них одежки однообразные. Почему-то тамошние дизайнеры считают, что если на бесформенное туловище еще более бесформенную одежду нахлобучить, то это получится элегантно. Но получались чехлы то ли диванные, то ли танковые…
