– А кто какашка? – спрашиваю я.
Ваня думает. Я, конечно, сам подставился. И думает он только о том, стоит или не стоит использовать предоставившуюся ему возможность.
– Ты, папа, – он думает недолго.
После этого я решаю быть тем, чем меня назвала эта странная девочка Вера, и говорю ему, чтобы он одевался быстрее сам, а я ему помогать не буду, потому что я обиделся, так как он сказал глупость.
– Папа, я же не иду сегодня в детский сад, – искренне удивляется Ваня.
– Да что такого случилось?
– А у меня сегодня третий выходной.
Так я вспоминаю, что сегодня понедельник.
– А у меня-то нет, – отвечаю я. – Я уезжаю на работу.
– Ничего, – говорит он, – я посижу с мамой.
– Я тоже уезжаю, – говорит его мама. – Я учусь.
– А ты на кого? – спрашивает он.
– Как на кого? На психолога.
– Мама, ну что ты все учишься и учишься на этого психолога? – спрашивает Маша. – Я сколько себя помню, ты все учишься на этого психолога.
– Не только ты, Маша, – говорю я, не в силах удержаться. – Сколько я помню твою маму, она тоже все учится и учится на психолога.
– Мама, а когда ты будешь психологом?
Мне самому интересно услышать ответ, но поздно, время для конструктивного диалога с оппозицией уже безнадежно упущено.
– Мама, – спрашивает Ваня, – что ты там делаешь?
– Сижу, пишу. Разговариваю.
– А рисуешь?
– Иногда.
– А ты там раскраски раскрашиваешь?
– Да, Ваня, это называется тест Люшера. Там, в общем, восемь цветов, надо рассказать, какой цвет у тебя с чем ассоциируется.
– Что, мам? – переспрашивает Ваня. – Что он делает?
– А, ассоциируется. Ну, о чем ты думаешь, когда смотришь на черный цвет, например? Вот ты, Ваня, о чем думаешь, когда смотришь на черный цвет?
– О какашке, – признается Ваня и даже на этот раз не зажмуривается.
– Фу, Ваня! Вот папа о чем думает, давайте спросим. Наверняка о чем-то другом.
Тут Алена, конечно, немного рискует. Я ведь могу сказать, например, что о том же самом. Но это утро и так выдалось довольно напряженным.
– Черный цвет, – говорю я, – это очень хороший цвет. Это цвет стабильности, богатства, уверенности в завтрашнем дне. Черный – это цвет нефти.
– Все не так, – говорит Алена. – Черный – второстепенный цвет, цвет нездоровой агрессии. Человек, которому нравится черный цвет, – почти больной. Он нуждается в помощи.
– Папа, мы поможем тебе! – кричит Маша. – Ваня, мы не идем в детский сад! Мы сегодня будем помогать папе!
– Ура! – кричит Ваня. – Папа, мы спасем тебя!
– Пойдете, – говорю я. – Я буду болеть в одиночестве. У людей, которым нравится черный цвет, развивается страсть к одиночеству.
– Конечно, – подтверждает Алена. – Типично суицидальное состояние. Может, тебе и правда какая-то помощь нужна?
– Ну, значит, так, – говорю я. – Вот я сейчас пойду в детский сад и там, пока буду вас раздевать, начну бороться с суицидальным состоянием. Это очень хороший, проверенный способ. А кто не хочет со мной идти, тот остается дома один.
– Вообще-то я могу остаться дома и один, – неуверенно говорит Ваня.
– Почему один? – спрашивает Маша. – У тебя страсть к одиночеству? Я ведь тоже не пойду в детский сад.
– Господи, а ты-то почему не пойдешь?!
– Там взрослые тоже глупости говорят, – вздыхает Маша.
– Какие, например?
– Вера Владимировна говорит, что надо есть капусту, чтобы у меня грудь большая выросла.
– Это правда?
– Конечно. Я поэтому не хочу есть капусту. А она говорит, что Вероника Петровна не ела в детстве капусту, вот у нее и нет никакой груди. А Вероника Петровна у меня в голове аскариды находит.
– Что?!
– Аскариды, – повторяет Маша. – Ну, мы с Катей зашли в туалет и начали причесываться мокрой расческой. А тут заходит Вероника Петровна и говорит: «Девочки, как вы можете причесываться мокрой расческой? Ведь от этого у вас в голове заводятся аскариды!»
– А ты спросила у нее, кто это такие? – потрясенно спрашиваю я.
– Конечно! – говорит Маша. – Настоящие такие жуки. Целая стая!
– И ты поверила?
– Я не поверила, – нехотя рассказывает Маша. – Но тогда она нашла у меня в волосах двух аскарид! Они сидели у меня на голове и молчали!
– Погоди. Ты их видела?
– Нет, Вероника Петровна раздавила их. Даже запаха не осталось.
– Не было, Маша, никаких аскарид, – бормочу я. – А Веронике Петровне скажи, что я приду и, скорее всего, найду у нее тоже пару аскарид.
– Были, – убежденно говорит Маша. – Я сама слышала, как они лопались, когда она их давила. А ты правда найдешь у нее тоже аскарид?
– Правда. Я уверен, что эти аскариды летают.
Я ловлю себя на том, что тема аскарид полностью поглотила мое требующее свежей пищи (или крови?) воображение.
– Давай сегодня ты найдешь! – просит Маша. – Прямо сейчас. Ну па-а-па-а!
– То есть вы идете со мной в детский сад?
– Конечно, идем!
«Он потрогал ее нежно!»
Суббота выдалась очень напряженной. Я с ужасом понимаю, что дети становятся моим брендом и скоро мне придется, может быть, защищать на них свои авторские права (и анализом ДНК тут не обойдешься).
Довольно ранним утром к нам приехала съемочная группа из одной передачи про «фэмили вэльюс». Дети только что проснулись, и мне пришлось потрудиться, чтобы объяснить им, почему к ним сейчас придут четыре человека, которые будут их мучить. Тележурналисты, правда, оказались тактичными, и в квартире методом исключения оставили одного оператора (чтобы остальные трое с облегчением могли пойти покурить), который, впрочем, старался сделать свое дело хорошо, и поэтому Маша, с отвращением доедая йогурт, шепотом спросила:
– Папа, почему этот дядя все время кружит вокруг меня?
Я хотел было начать ей что-то объяснять про то, как устроено современное телевидение, но, сознавшись самому себе, что я и сам этого не понимаю, сказал:
– Маша, просто ты ему нравишься.
Это объяснение устроило девочку на сто процентов. Пока мы одевались, Маша по просьбе ее мамы вспомнила, как я обычно прошу их собираться быстрее.
– Мама, но это же будет очень громко, – предупредила она.
Ее мама, удивительное дело, легко согласилась.
– Алена, я тебе звонил и говорил, чтобы ты и дети были уже готовы, когда я войду!!! – истерично заорала Маша, и у меня всерьез заложило уши.
