В конце концов, тогда, на аэродроме, они были тепло одеты. Ну да, перед этим мы еще зашли на каток, и Маша, наверное, перекаталась на коньках, вспотела, может, не знаю… В общем, конечно, все дело было не в несправедливом устройстве мира, а, если разобраться, только в легкомысленном устройстве нас самих.
В Москве я долго искал ингалятор. У меня еще была на него какая-то надежда. Я очень рассчитывал на ингалятор. Я надеялся на него как на бога, просто потому, что мы им до сих пор никогда не пользовались и я не знал, на что он способен, а стоил он, как выяснилось, почти семь тысяч рублей, то есть это был серьезный аппарат, этот немецкий ингалятор.
Я нашел его, мне повезло в воскресенье вечером. Я привез его домой, и через несколько минут Ваня уже дышал в него. Когда я увидел, как он это делает, сердце мое сжалось от боли. Мальчик очень старался. Он дышал шумно и быстро, он очень хотел вылечиться к Машиному дню рождения. Ваня, который ненавидит лекарства, докторов и сопутствующую им медтехнику, старался использовать ее максимально эффективно, чтобы успеть выздороветь. То есть он тоже надеялся на этот ингалятор как на бога.
Маша заболела в этот же вечер. Мы отменили все: праздник в детском саду и дома. Мы отменили всех гостей. Мы отменили этот день рождения.
На следующее утро она получила подарки. Золотые туфельки, картриджи к геймбою, наручные часы с русалочкой на циферблате… У нее была температура, она держалась. Известие о том, что представление в холле перенесли на неопределенный срок, она встретила внешне спокойно и даже утешала Ваню, который уже ожил (ингалятор делал свое дело) и поэтому от души разревелся, услышав, что зоопарк из «Мадагаскара» не приедет.
В холле мы написали объявление, что детский праздник отменяется по причине болезни именинницы. Объявление было написано на обороте приглашения на детский праздник. Мужественная девочка Камилла, зная о подстерегающей ее опасности, все равно пришла к Маше и подарила ей набор детской косметики. Она по себе знала, насколько важно для Маши получить его.
Поздним вечером мы сидели с Машиной мамой, Машиной бабушкой, Машиным дядей и Машиным братом за столом и резали этот огромный торт. Можно сказать, мы давились тортом, предназначенным для детей. Потом я достал арбуз, который купил по дороге. Маша вроде обрадовалась. Все-таки арбуз в феврале. Мы поговорили об этом.
И все это время мы избегали темы болезни и связанных с этим лишений.
– Да, – наконец сказала Маша. – Жалко.
– Чего тебе жалко? – спросил я.
– Да жалко, что народу мало. День рождения все-таки, – сказала она.
– Зато в этот трудный день с тобой близкие люди, – сказал я.
– Но народу мало, – повторила она.
– А кого тебе не хватает?
Она долго перечисляла поименно. Да, по сравнению с теми, кого она назвала, народу и правда было мало.
– Но вы не виноваты, – сказала Маша.
То есть она все это время думала про то, что именно мы виноваты во всем этом.
– Конечно, не виноваты, – сказал я. – Это жизнь. Привыкай.
– Вы что, и на следующий день рождения меня простудите? – с тревогой спросила Маша.
Я понял, что она уже начала обратный отсчет.
«Молния, давай!»
В одном небольшом итальянском городе я долго и придирчиво выбирал подарки Маше и Ване. Это было тяжелое занятие. Городок-то небольшой, а детский магазин – огромный. Но я не отчаивался и все нашел.
Мультфильм «Тачки» занял в Ваниной душе неправдоподобно большое место. «Тачки» перепахали Ваню, как Молния Маккуин – асфальтовую дорогу в городке Радиатор-спрингс. Ваня считает Молнию Маккуина своим близким другом – и не без основания, так как Молния без сомнения, является лучшим другом всех плохих мальчиков, нарушающих правила движения по жизни.
И вот я нашел тачку Молнии, причем чуть не в натуральную величину. Она управлялась пультом, сделанным в форме шины. Такие шины в Радиатор-спрингс продают и никак не продадут два безумных итальянца, непонятно как попавших в этот сомнительный американский городок.
Я представил себе, что машину придется тащить через три таможни (хорошо хоть, что растаможку не надо было делать), потому что еще надо было залететь в Грецию, и ужаснулся. Но я понимал, что я уже ничего не решаю. В то мгновение, как я увидел эту машину, я лишился права выбора. Я хотел, чтобы она была… У кого, кстати? У Вани? Или все-таки и у меня тоже?
Черт, я не мог оторвать от нее глаз. И я совру, если скажу, что даже не думал о том, что будет, когда я ее распакую, вставлю батареи, в машину и в пульт… Возьму его в руки. Два джойстика, вперед-назад и налево-направо. Пошел. Стоп. Стоп. Надо было все-таки держать себя в руках.
Ну вот почему у меня в детстве не было такой машины? Я думал, что давным-давно избавился от этого глупого вопроса. Избавился, когда только начал покупать Ване и Маше подарки. Избавился, потому что ответ был ясным и знойным, пробирающим до костей, как солнце в пустыне, по которой колесил Молния Маккуин, готовясь к мировому чемпионату. Не было, потому что и быть не могло. И если продолжать думать об этом, то можно умереть от зависти к собственному ребенку или от сочувствия к себе, пустившему на ветер, промотавшему без пользы и счастья свое детство. Вот я и не думал.
И теперь, глядя на эту машину, думал опять. В общем, я сказал, что покупаю эту машину. Продавец итальянец, примерно моего возраста, вопросительно посмотрел на меня: «Эту?!» Я кивнул. Он тоже кивнул, понимающе, имея в виду, что я сделал хороший выбор. Там ведь было много машин, в этом магазине. Он даже вздохнул как-то завистливо, что ли. Я еще успел подумать, что он ведет себя как способный консультант в автосалоне, который дает клиенту понять, что если бы он что-то такое выбирал для себя, то уж он точно не прошел бы мимо именно вот этой, но, конечно, не может он себе это позволить по ряду причин, и, между прочим, та, что просто денег у него нету, далеко не на первом месте…
Я успел подумать обо всем этом, прежде чем понял, что происходит на самом деле. А на это мне потребовалось ровно столько времени, сколько ему потребовалось, чтобы подойти к машине, стоявшей на витрине, опустить ее на пол и взять в руки пульт.
Я махнул ему рукой – «не надо показывать, я все понимаю насчет этой машины, времени у меня нет, заворачивайте», – но он холодно покачал головой. И я поразился перемене, произошедшей с этим человеком. Глаза его горели. Он высунул кончик языка – и повел машину по магазину. Это была настоящая гонка, а он был гонщик. Он виртуозно обходил все препятствия – зеленый танк, замок для Барби, три велосипеда, он проскочил между колес огромного грузовика… Он дал один круг и пошел на второй. Потом дал задний ход, повторил все эти маневры и счастливо рассмеялся, утирая выступивший на лбу пот. Так смеялся Молния Маккуин, вышедший на трассу кольцевой гонки и осознавший, что он по-прежнему – лучший. В общем, я понял, что он – такой же больной, как и я. И что у него тоже было трудное детство. А может, и не было никакого трудного детства. Просто вот такие мы придурки.
