– Не чмокает, а чирикает, – внес ясность господин Вагнер. – Воробей по кличке Арнольд, свивший гнездо у меня в кармане, счел нужным вставить замечание. Способный парень, знаете ли. Уже вполне сносно исполняет свадебный марш Мендельсона и траурную мелодию из «Лоэнгрина». Над судьбой героя оперы и правда обрыдаешься: ему ужасно хотелось жить, а пришлось отдать концы.
– М-да, странные дела творятся у вас в кармане, – задумчиво произнесла Офелия и, подхватив под мышки, подняла господина Вагнера, который, подобно тающему снеговику, плавно сполз на пол возле каюты футбольного судьи. – Уж не пьяны ли вы?
– Я бы попросил без намеков! – возмутился господин Вагнер и, словно отталкивая от себя гнусное подозрение, выкинул вперед руки. Резкий жест возымел последствия: господин Вагнер провалился в окно каюты по самые плечи и бесцеремонно разъединил прозектора и супругу футбольного судьи – уютно устроившись, парочка шушукалась в потемках. Сам разлучник тотчас же погрузился в сон, а руки его болтались в опасной близости от физиономий собеседников. Доктор Рюгер предостерегающе коснулся его ладони кончиком сигары, и господин Вагнер вскрикнул от боли, но сразу же утешился, поняв, что счастливым образом разжился куревом.
– Отличная каюта! – сообщил он Офелии. – Здесь трогательно заботятся о ближнем.
Палач заказал ужин в каюту, чтобы лечь пораньше, остальные же пассажиры наслаждались мирным отдыхом – кто в постели, кто в шкафу, как придется.
Мадам Барр и мистер Тео увлеченно беседовали.
– Будь я с вами знаком раньше, ни за что не пустился бы в эту авантюру, – сказал мистер Тео.
– Почему?
– Не стал бы искать Густава Барра.
– Во всем вы сами виноваты. Я прибыла в Сан-Франциско инкогнито и там узнала, что вы намеренно отплыли, не дожидаясь меня. И все же я последовала за экспедицией. Одна из моих приятельниц, общаясь с вашим секретарем, выдала себя за жену Барра. Она же и распустила слух о моей гибели.
– А при чем здесь этот толстяк, А. Винтер?
– Мы столкнулись с ним на судне ночью. Словно два призрака слонялись мы возле камбуза. Кстати, Винтер многим обязан мне, вернее, моей обезьянке. Дебби сбежала от меня и спряталась в трюме. Там она и подглядела сцену, когда А. Винтера заперли в сейфе. Когда трюм опустел, обезьянка принялась забавляться с ключом, подражая подсмотренным ею действиям людей, и случайно открыла дверцу. Таким образом Винтер очутился на свободе.
– Понятно!.. Вероятно, аналогичным образом Густав Барр оказался заперт в тумбе для документов. Жаль, что его выпустили!..
На какое-то время воцарилось молчание.
– Спокойной ночи! – проговорила наконец Лилиан. – Может, дадите что-нибудь почитать? Я очень плохо сплю.
– Я тоже. Открыли бы секрет: где вы скрывались все это время?
Тео уставился в пространство перед собой. Вот уже несколько дней он пребывал в подавленном настроении. Его мучили несвойственные ему горькие раздумья: чего мы хотим, к чему стремимся? Чего ради вынашиваем замыслы, рвемся к победе, страдаем и радуемся? Во что верим? Во имя чего вся эта суета и показуха?
Футбольный судья и ювелир, которые к тому времени успели помириться, вели беседу за бокалом коньяка.
– Тут ведь вот в чем загвоздка, – втолковывал собеседнику судья. – Не так-то просто решить, назначать одиннадцатиметровый штрафной или нет. Конечно, если игрок коснулся мяча рукой, – ситуация однозначная. Но сколько раз приходится ломать голову!.. Ведь судить-то мне! Жаль, что вы как человек искусства далеки от футбола!..
– Не скажите! – покачал головой ювелир. – Именно мы, люди искусства, не чураемся грубых развлечений. К примеру, основоположник нашего ремесла, великий Бенвенуто Челлини, не брезговал помахать кинжалом.
– Ну так вот… Тот матч, о котором идет речь, завершился грандиозным скандалом. Собственно, благодаря упомянутому штрафному удару я и познакомился со своей благоверной. Пятнадцать тысяч зрителей готовы были меня разорвать – пришлось бежать без оглядки. Окно ее спальни было распахнуто, и я забрался туда, не раздумывая. Жена, бедняжка, и по сию пору пребывает в неведении, а я, когда в темноте объяснялся ей в любви, про себя молился: только бы она не оказалась престарелой матроной в седых букольках и на костылях! Представляете: прошу руки и не знаю даже, как ее зовут! Полагаю, это единственный случай за всю историю судейства – жениться в результате штрафного удара. А ведь девицу я и пальцем не тронул, хотя и не сказать, что это было бы нарушением правил, поскольку Эрнестине в ту пору уже сравнялось двадцать.
– Я же говорю: футбол – опасный вид спорта.
Собеседники чокнулись. По палубе – предвестником затаившихся несчастий – пронесся легкий порыв ветра.
– Что вам приходит в голову, когда вы думаете о звездах? – поинтересовалась Офелия, как только господин Вагнер проснулся.
– Без нужды мне в голову ничего не приходит! – парировал тот. – Но с этим вопросом следовало бы разобраться. Скажем, в каком ранге небосвод при этаком-то количестве звезд, да еще и на действительной службе?! У него и полоски золотые через все плечо – когда с него камень свалится… этот… как его? Подскажите, как называется отель в Гонолулу, где из-за туристов не протолкаться?
– «Метеор», что ли?
– Правильно! Так вот, когда такой камень падает с неба, к звезде пририсовывается золотая полоска. Чем не орден Венеры?
– И это все, что вы думаете про звезды?
– Ах, да! Спасибо, что напомнили. Давным-давно папаша мой восторгался одним певцом – Титто Руффо, вроде бы так его звали. Этот, говорил, далеко пойдет. Видать, и впрямь далеко ушагал, что-то про него ничего не слышно. А может, спился, с певцами это сплошь и рядом случается.
– Разве вы певец?
– Я? Нет, я любитель. Кстати, вам приходилось иметь дело с оперой?
– Нет, но брату моему удаляли слепую кишку.
– С чего же она у него ослепла? Ну и семейка у вас!.. Послушайте, уж не путаете ли вы операцию с «Нюрнбергскими мейстерзингерами»? Это две большие разницы! Знаете ли вы, например, что такое «Сельская честь»?
– Еще бы не знать! Если вам вдруг вздумается вернуть тот доллар, что вы мне задолжали, любому станет ясно: с честью у вас все в порядке!
Господин Вагнер с нежностью погладил Офелию по головке.
– Господи, девочка моя, да вы еще совсем ребенок! Строить такие нелепые предположения… Чтобы я и вдруг вернул доллар – слушать смешно! Не поговорить ли нам лучше о музыке, коль скоро среди нас особа с романтическим именем Офелия? Ведь именно так звали дочку одного короля, про которого сочинил оперу некий Шекспир. В Офелию эту влюбился датский тенор, очень нервный юноша… Впрочем, как тут не занервничать, если призрак родного папаши наложил на него заклятие: всякий раз, едва молодым захочется поцеловаться, тотчас вступает оркестр, а они изволь петь.
