– Первый раз слышу.
– А вы?
– Я предпочитаю бриться у парикмахера, – ловко выкрутился я. – Так что мыло мне и вовсе без надобности.
– Значит, о краже вам ничего не известно, ночью вы оба находились в разных местах и в легионеры подались не вместе, а порознь?
– Oui, mon commandant! Так точно, господин капитан!
– Подпишите протокол.
С полным нашим удовольствием.
– Надеюсь, из вас получатся бравые солдаты. Можете идти!
Пожалуйста, с еще большим удовольствием.
На том дело было закрыто. Врата легиона легко открываются, да прочно запираются.
3
– Двадцать седьмой, девятый, сорок пятый и восьмой!
По команде сержанта мы выходим из строя. Альфонс девятый, я сорок пятый.
– Назначаетесь в караул у губернаторского дворца. За малейшую провинность три недели карцера. Выполняйте! – С чем поворачивается и уходит.
– Что означает этот караул? – спрашиваю я у восьмого; он парень бывалый, в легионе не первый день.
– Тихий ужас! Стоишь на лестнице не шелохнувшись, оружие на изготовку. И так три часа. Ни глазом моргнуть, ни словом перемолвиться даже думать не моги. Два взвода сменяют друг друга каждые три часа.
К тому времени мы с Альфонсом отслужили уже шесть недель, так что новичками не считались. Однако стоять в почетном карауле нам не доводилось. Судя по всему, развлечение не из самых приятных.
Альфонс решил прикинуться больным, но поднаторевшие в здешних обычаях легионеры отговорили его, рассказав, какая в карцере сырость и вонь.
Надеюсь, вы уже успели убедиться в моей покладистости и непритязательности. Однако легион оказался слишком тяжелым испытанием даже для меня при моем философском складе ума.
Сержант Потрэн тщательно следил, чтобы ни единая минута, проведенная в легионе, не скрасила нам жизнь. Особенно жестоко он издевался надо мной, хотя то, что произошло между нами, было чистой случайностью, поскольку мелочная мстительность претит моей натуре. Все началось с полевых учений у крепостной стены. Сержант обучал нас парадному шагу, полагая это для легионеров жизненно важным. Сперва выстроил нас шеренгой и поощрил ласковым словом.
– Мерзавцы вы все до единого, – первым делом констатировал Потрэн. – Вам предстоит освоить парадный шаг, потому как без этого легионер не легионер. Будете печатать шаг таким образом, чтобы стены форта сотрясались. Понятно, ублюдки?
Этому короткому инструктажу надлежало лечь в основу всей нашей дальнейшей науки. Затем сержант приступил к обучению как таковому.
– Смррр… на!
Простейшая команда «смирно!» обернулась воплем человека, сраженного насмерть. Должно быть, она вызывала панику среди смотрителей Оранского зоопарка, вообразивших, будто бы из клетки вырвался бенгальский тигр и бесчинствует в городе.
Легионеры замерли в строю как вкопанные.
– Нл… ву! – раздался короткий рык потревоженного леопарда.
Мы дружно повернулись налево.
– Кррр…м… ррред… мррш!
В грамотной транскрипции эта команда выглядела бы так: «Кру-гом! Вперед марш!»
Мы потопали вперед.
– Пррр…м ш…гм!!
Понимай – «парадным шагом!»
Он не отстает, прется рядом и следит за нашими ногами. Рожа красная, украшенная двумя тонкими, длинными кисточками усов и третьей – козлиной бородкой. В глазах – ненависть и презрение к несчастным новобранцам.
– Что за убогая процессия?! Не иначе как паломники прямиком из Лурда, только что излечились, костыли отбросили, а ходить без подпорок еще не научились, вот и ковыляют кто во что горазд!..
Похоже, зрелище доставляет ему радость, гнусная физиономия расползается в ухмылке, эполеты на широченных плечах подрагивают. В заложенных за спину руках он держит хлыст, отбивая такт, а иногда даже подгибает колени, изображая верховую езду. И ржет, скаля прокуренные зубы, кончики усов и бороды чуть задираются кверху.
А мы знай себе шагаем. Повернутые вправо головы неподвижно застыли, облака раскаленной пыли забивают глаза и нос, но шеи неподвижны; высоко поднятые, прямые как доска, ноги впечатывают подошву в окаменелую землю.
– Готов поручиться, вас здорово надули, – произносит он с отеческим сочувствием. – Наговорили, будто в легионе служить – что на курорте отдыхать.
…Мускулы шеи свело, ноги недвижно прямые, подошвы ломит, и при каждом ударе башмака о землю вверх взметается очередное облако пыли… Раз-два… раз-два…
– Это, по-вашему, парадный шаг? Стоит только господину полковнику увидеть, и он тотчас обратится ко мне с вопросом: «Скажите, сержант Потрэн, куда это неслышно крадется ваша рота?»
Сержант частенько прибегает к воображаемым диалогам с полковником, который в своем неведении путает не только действия новобранцев, но и самих их принимает за кого-то другого.
«Скажите, дружище Потрэн, – спрашивает он недоуменно, – кто эти престарелые прачки и почему они в военной форме?» В таких случаях благодетель Потрэн считает необходимым выступить в нашу защиту.
«Это новобранцы, господин полковник, но попали сюда случайно. Видите ли, доктор внушил им, будто бы в форте святой Терезы находится приют для умалишенных…»
Тогда полковник (в воображении Потрэна) надолго погружается в раздумья, с грустью взирает на жалостное шествие и наконец предлагает распустить несчастных по домам. Они могли бы найти себе иное применение – ухаживать за лошадьми, быть при слепцах поводырями.
Однако сержанту добросердечия не занимать. Он заверяет нас, что не допустит такого позора.
«К чему выставлять бедняг на посмешище, господин полковник? Попытаюсь сделать из них людей! Ну а если не получится, велю пристрелить всех на месте, чтоб не мучились».
Тронутый отеческой заботой сержанта о своих солдатах, полковник пойдет на уступку:
«Действуйте по своему усмотрению, Потрэн, только пулями не разбрасывайтесь. Боеприпасы ведь казенные».
Аргумент представляется сержанту убедительным, и он решает довольствоваться минимальными средствами: выставить всех до единого на солнцепек и связать. Пускай себе загибаются от безделья. Дешево и поучительно.
Под все эти воображаемые диалоги мы с грохотом печатаем шаг. При этом шею сводит судорогой, вытянутые ноги – тоже; солнце нещадно палит, от пыли першит в глотке и слезятся глаза, а сержант, увлекшись, забывает, что мы уже добрые четверть часа отбиваем парадный шаг.
Тут его фантазия воспаряет выше, и очередной диалог состоится уже между ним и президентом Франции, когда на показательных выступлениях по случаю юбилея колониальных войск Мендоза, рыжий испанец вместо мишени с первого выстрела попадет в жетон любимой болонки главного брандмейстера, которую хозяин выгуливал на набережной.
