Левин сбивался с пути, спотыкался, падал, да и все мы, ослепнув от сплошного потока, натыкались на кусты и деревья. Единственным куском непромокаемого брезента, обнаруженного в нашей поклаже, мы укрыли Ивонну, а сами брели промокшие до нитки.
– Черт побери! – тяжело отдувался Левин. – Почему в снаряжении легионера не предусмотрен зонт?
– Даже если бы и был предусмотрен, вряд ли стали бы снабжать зонтами беглых каторжников, а уж тем более их сообщников из числа гражданских лиц! – ответил Квасич, пытаясь перекричать шум дождя.
– Я с вами не разговариваю, дерзкий насмешник!
– Клянусь, сударь, я действительно не знаю, кто вы, и почел бы за честь услышать это от вас.
– Довольно! Отойдите от меня подальше, или я вынужден буду из-за вас покинуть джунгли!
– Легко сказать! – от души расхохотался Чурбан Хопкинс.
К вечеру мы достигли первой излучины реки. Дождь прекратился вмиг. Здесь, в краю резких контрастов, именно отсутствие какого бы то ни было перехода невыносимо действует на нервы. Ночная тьма обрушивается без сумерек, словно одним движением всесильной руки на небе выключили свет.
Расстелив на земле кусок брезента, мы пытались определиться на местности, сверяя чертеж генерала с военной картой Турецкого Султана.
– Сейчас мы находимся приблизительно в этом месте, – ткнул пальцем Альфонс Ничейный.
– Несколько дней пути на север, и мы доберемся до Сахары.
– Весь вопрос в том, не пустят ли за нами погоню из форта Лами? – показал на карте Альфонс. – Если удастся обойти его стороной, тогда мы могли бы устроить себе передышку в оазисе Немас-Румба. Там нет гарнизона.
– Будем надеяться, что у аферистов из Игори хватит ума не объявлять нас в розыск. уж больно у них рыльце в пушку.
Левин уснул сидя. Широкая, мучнисто-белая физиономия Квасича, по обыкновению, выражала усталость и безразличие. Правда, время от времени он вздыхал: ему явно не хватало морфия, к которому он снова пристрастился в лазарете профессора Винтера.
– Если объявят в розыск, тогда хлопот не оберешься, – высказался Хопкинс.
– Все у вас получится! – ободряюще произнесла Ивонна.
Альфонс Ничейный тотчас воспрянул духом.
– Верно! Заварим кашу, и пусть они расхлебывают.
– Кашу не заваривают, а варят, – встрепенулся Левин, не удержавшись от профессиональной поправки.
После трехчасового привала мы продолжили путь. Провизией мы запаслись с таким расчетом, чтобы – без излишеств – хватило на десять суток. Только бы достало физических сил! К полудню мы добрались до подвесного мостика, ветхого и укрепленного пучками веревок лиан, напоминавших истрепанное мочало. Под мостом, в ущелье сорокаметровой глубины, несла свои бурные воды река Конго.
– Переходить будем поодиночке. Первой идет Ивонна.
Ивонна смело ступила на мост. Дойдя до середины, с улыбкой обернулась и зашагала дальше. Несколько лиан, поддерживавших мост, оборвалось.
– Эта висюлька не выдержит пятерых, – вздохнул Хопкинс.
Теперь настал черед Левина, у которого заметно дрожали колени. Стоило мостику чуть дрогнуть, как он хватался за голову и взвизгивал от страха. Сцена повторялась чуть ли не раз по пять в минуту. Я впервые слышал, как мужчина визжит от страха. Любая кинозвезда могла бы у него поучиться. По счастью, на сей раз плетеные концы мостика выдержали. Как знать, сколько лет не ступала нога человека на это хлипкое сооружение!..
– Пошли! – обратился к Квасичу Хопкинс.
– Сначала вы. Я самый тяжелый из всех, и, если мост подо мной оборвется, несчастная барышня останется там с этим всемирно известным идиотом.
Молодец наш рыхлый, толстый Квасич. До того, как пойти по кривой дорожке, не иначе был истинным джентльменом. Джентльмен – он и в тюрьме джентльмен, никаким уголовным прошлым не вытравить благородства души. (Наблюдение из моего личного писательского опыта.)
– Тогда двигай сперва ты, – велел мне Альфонс Ничейный.
– Но…
– Молчок! Твое место рядом с Ивонной.
Что верно, то верно! Я перешел, не задерживаясь, быстро. К сожалению, с середины мостка я приметил, как у противоположного скалистого берега из пучка лиан выкрошилось еще несколько волокон.
Выдержит ли мост еще троих – Чурбана Хопкинса, Господина Профессора и Альфонса Ничейного?
На мост ступил Хопкинс. Он видит, как рвется одна из лиан, но это не останавливает его. Наш приятель идет, равномерно посапывая, лихо сдвинув кепи набекрень. Когда он заканчивает свой переход, уже всего лишь пять-шесть из пучка лиан удерживают мост. Видно, что двое оставшихся спорят. Чего они тянут время?… Стоящая рядом со мной Ивонна вцепилась мне в руку, глаза ее устремлены на тот берег.
Боже правый, Квасич идет! Альфонс отправил его первым. Но ведь если мостик рухнет, понадобится три недели, пока мы добредем до очередного моста и сможем воссоединиться.
Моменты напряженного ожидания. За происходящим живой скульптурой наблюдает из отдаленных кустов антилопа.
Толстяк идет четкой, спокойной поступью. Мостик трещит под его тяжестью… Наконец он присоединяется к нам, но мост теперь держится всего лишь на двух крайних узлах лиан. Человеку по нему не пройти.
– Стой! – крикнул я Альфонсу. – Мы что-нибудь придумаем!.. Не-ет!
Поздно, он идет, гигантскими шагами, даже не идет, а стелется по ветхому настилу. Скользит вперед, словно бесплотное существо.
Альфонс здесь, с нами!
Ивонна с такой силой стиснула мою руку, что, несмотря на пережитую опасность, сердце мое наполняется счастьем. Она меня любит!
Альфонс Ничейный вовремя успевает подхватить пошатнувшуюся девушку.
– Ивонна… Все в порядке! – смеется он. – Пожалуйста, возьмите себя в руки. Это был добрый знак. Удача сопутствует нам.
– Рано еще говорить об удаче! – со свойственной ему грубостью вмешивается Чурбан Хопкинс. – Прежде надо добраться до Марокко.
5
Мы углубились в джунгли. Река осталась позади, и стрелка компаса указывает нужное нам направление – прямо на север. Альфонс Ничейный и Ивонна обогнали нас, мы, поотстав, плетемся следом.
– По-моему, пока что нас не преследуют, – говорит Квасич, оборачиваясь в сторону реки.
Чурбан Хопкинс берется за свой футляр, с которым его не сумели разлучить никакие опасности. И достает оттуда… бинокль!
– Сейчас посмотрим! – небрежно говорит он. – Когда Султан разделся, чтобы помочь Потрэну держать лодку, я подменил футляр. В другой раз пусть не отбирает у меня сигары! – Он подносит бинокль к глазам и разражается смехом.
– Ему бы только форсу напустить! Бинокль-то без стекол, в отверстия вставлены кусочки жести. Вот они и поблескивали, когда Султан подносил бинокль к глазам.
