– Я только поприветствовал вас, господин ветеринарный врач.
– В кандалы его!
Не стану обременять читателя подробностями. Достаточно добавить, что в этот день некоторым чинам старшего и младшего командного состава пришлось глотать успокоительные медикаменты. Господин Ванек из-за антисолдатского поведения сидел, как преступник, в карцере на каменном полу: запястье правой руки ему приковали к лодыжке левой ноги. С горькой иронией заключенный бросил вслед уходящему капралу:
– Прекрасно тут обращаются с людьми, ничего не скажешь!
На другой день, когда рота впервые выстроилась на полигоне, сержант Вердье сладострастно погладил усы, словно гурман, разглядывающий особенно изысканное блюдо:
– Эй, вы там, шаг вперед!
Господин Ванек после одного богатого событиями дня понял, наконец, что влип основательно. Поэтому он скромно и предупредительно выступил вперед.
– Скажите, пожалуйста, – любезно спросил его сержант, – кто я такой?
Господин Ванек прикидывал так и сяк: имя унтер-офицера всплыло вдруг в памяти, и он радостно воскликнул:
– Высокочтимый унтер-офицер Цикада! – и он с улыбкой оглянулся по сторонам, ожидая снискать общее одобрение.
– Скотина! – взорвался белый как мел Вердье. – Берите ручной пулемет, бегом на холм – займете на вершине наблюдательный пост. Вперед марш!
Даже господину Ванеку стало ясно, что здесь шутить не любят.
Высунув язык при сорокаградусной жаре, он четыре раза падал без сил, поднимался, снова бежал. На вершине холма свалился замертво, чувствуя себя опозоренным страстотерпцем. На холме нещадно палило солнце, и господин Ванек во что бы то ни стало решил приобрести где-нибудь зонт.
Так началась его выучка, и так начался его крестный путь.
Позднее к нему присоединился господин Вюрфли, вооруженный большим прожектором, господин Вюрфли – бывший владелец цюрихской балетной школы, посланный сюда тоже, вероятно, за какую-то провинность. Так и торчали они при сорока градусах в тени, если учесть, что никакая тень не касалась вершины холма.
– Отчего сержант так разозлен на меня? – чуть погодя поинтересовался господин Ванек.
– Из-за цикады. Цикада ведь вроде саранчи. А господин сержант – Лев.
– Откуда мне знать? Я только вижу, что он крупная птица.
– Для художника солдатская жизнь нестерпима.
– Надо полагать, – ответил господин Ванек, пожимая плечами. Дались ему эти художники.
– Живописцы – натуры тонкие, да и музыканты тоже.
– Равно и каменотесы и танцоры…
– Разве вы не подписались бы под этими словами?
– Чтобы подписаться, человеку надо прежде всего знать свое имя. А с этим вопросом пока не все ясно.
Когда они вернулись в роту для учебных упражнений, сержант Вердье вновь сладострастно расправил усы, словно вышеупомянутый гурман, оттягивающий звездную минуту контакта с любимейшим лакомством.
– Рядовой, – вновь спросил он секретаря. – Теперь вы знаете, кто я?
– Лев!
– Пожалуй, получше цикады. А как вы можете назвать меня иначе?
– Вы – царь зверей!
– Осел! Сам ты царь зверей. Ясно?
– Конечно. Я, Петрович, и есть лев!
– За такую наглость сообщите завтра на рапорте господину обер-лейтенанту, что вы получили десять суток ареста.
Смертельно измученный, донельзя потный и грязный притащился господин Ванек в форт. Он едва мог дождаться, пока дадут поесть и можно будет свалиться на койку.
Однако в казарме его подкарауливал капрал Жант; он издали заметил приближение негодяя, который в темноте обозвал его «братком» да еще разъяснил ситуацию с крестной матерью. Капрал от волнения проглотил слюну, но остановил Ванека внешне хладнокровно:
– Подождите, приятель. Расскажите-ка еще разок, чем отличается старая крестная мать от молоденького братка?
– Количеством месяцев, разделяющих рождение данных особей, – грациозно сформулировал господин Ванек.
– Так, – капрал рассеянно кивнул и далее продолжил холодно и веско. – И как все это соотносится с вашим «братком»?
– Он женился в Галаце. Его жена ждет ребенка.
– И как обстоит дело с крестной матерью? Господин Ванек ничего не понял, но вежливо объяснил:
– Она сейчас замужем за главным лоцманом в Галаце. Очень почтенная дама. Мой брат писал…
– Стоп! Чтобы не забыть различия между «братком» и «крестной матерью», сбегайте на склад и помогите выгрузить оборудование для второго барака. А после мы еще потолкуем.
Когда господин Вюрфли по этому случаю опять кинул невразумительную реплику насчет художников, господин Ванек схватил винтовку со штыком и попросил ему не препятствовать, пока он не искромсает Вюрфли.
– Но господин Тинторетто! – взмолился Вюрфли. – Всякий музыкант, равно как и живописец и…
– И каменотес, и танцор! А вы сами – чудовище! Но удары судьбы не прекращались.
Когда секретарь направился к складу, попался ему навстречу майор; господин Ванек вежливо поднял фуражку:
– Ваш покорный слуга, господин обер-лейтенант.
– Сержант! – зарычал майор. – Этого идиота на два дня в кандалы! Вон отсюда!
2
Когда Лингстрем и Маэстро покинули комнату, Горчев нерешительно огляделся.
Бежать? Но как? Портниф ритмично храпел, накрытый белой матросской курткой…
Горчев вышел в полутемный коридор: в конце дежурили люди, которые выпустили бы его только с одним из бандитов. С треском раскрылась какая-то дверь, и появился Жасмин, слегка подвыпивший. Заметив тень в коридоре, он пробурчал:
– Кто это?
– Тc-с… Это я. Червонец.
– Чего ты тут шляешься?
– Маэстро мне врезал и велел убираться. Если, дескать, найдет – пристрелит. А стража меня не выпускает. Жасмин чертыхнулся:
– Вечно с тобой всякая возня. Идем!
– А что будет, если Маэстро вернется?
– Пошли, говорю.
Он потащил Горчева по коридору, открыл дверь во двор и на ходу бросил часовым:
– Парень со мной.
Минута – и они на улице. В конце виднелась большая площадь с регулировщиком и трамвайным движением.
– Послушай, Жасмин, – обратился Горчев к бандиту, когда они дошли до сего оживленного места. – Присядем, я хочу кое-что тебе сказать по секрету…
Они уселись на скамью: Горчев элегантно-привычным жестом вставил в глазную впадину черный ободок:
– Я тебя обманул, понимаешь, моя фамилия Горчев, и это именно меня хочет укокошить Маэстро.
