Папик изобразил радостное выражение на лице (актер из него, кстати, хреновый), делано потянулся и заявил, что хочет пригласить всю семью в ресторан. А то, дескать, давненько мы всем составом не ресторанничали. Мамик сказала, что предложение принимается полным кворумом, и что она предлагает отправиться туда прямо сейчас, чтобы возблагодарить сыночка Васятку за прекрасный завтрак, которым он поразил родителей прямо в желудок. Я тревожно заявил, что у меня нет возражений против посещения ресторана, но я не очень понимаю — почему плоды моих утренних трудов остались на тарелке почти нетронутыми.
Папик сказал, что он уже в полной мере насладился моими кулинарными изысками и хочет оставить кусочек, чтобы насладиться им перед сном. Мамик ласково посмотрела на меня и сказала, что она вот как раз сегодня утром решила сесть на диету, которая продлится еще минимум часа два, поэтому ей вполне достаточно изумительного запаха, который издает это замечательное блюдо. Я сильно обиделся и сел за стол, чтобы своим примером вдохновить их на подвиг. Зачерпнул полной вилкой, сунул это дело в рот, задумчиво посидел пару минут, а потом сообразил, что мне нужно срочно проверить — не завелись ли тараканы в мусорном ведре. Тараканов там не оказалось, поэтому я спокойно оставил ведру кусок моей гранд-яичницы, чтобы тараканов там больше не заводилось никогда. После этого сказал, что готов сопровождать родителей в ресторан, раз уж им так не терпится, и что их сыночек готов на любые подвиги во имя спокойствия семьи.
А как было приятно всей семьей идти в ресторан! Ласково светило солнышко, мамик улыбался папику, папик улыбался мне, а я улыбался мамику. Впервые за несколько лет семья чувствовала себя объединенной перед лицом внешних врагов. И в этом была исключительно моя заслуга. Короче, я так понял, что в следующие выходные мне нужно будет приготовить седло барана с трюфелями из редьки и жареных бананов, вот тогда наша семья объединится окончательно.
25 мая: Пришел из школы. Опять делать нечего, тоска смертная. То есть делать есть чего — уроки, будь они неладны. Но не хочется. Вообще у меня какая-то меланхолия началась. Как у Хемингуэя. Тот говорил, что у него вызывает ужас чистый лист бумаги. Я тоже тетрадь раскрыл и ощутил такой кошмар при виде этого белого безмолвия, что сам Хемингуэй уже просто от разрыва сердца умер. Пытался делать математику — черта с два. Не идут эти квадратные уравнения, хоть вешайся. Дискриминант какой-то придумали. Это она нарочно нас, школьников, дискриминируют, чтобы мозги закомпостировать. Посидел я полчасика, написал в тетрадке крупными буквами: «Дискриминант — маст дай», а потом целый час развлекался тем, что на калькуляторе умножал разные цифры на ноль и следил — с какой скоростью они исчезают. Получилось, что число 385 исчезает быстрее остальных.
Затем попробовал Мурзика дрессировать, чтобы этот тунеядец научился тапки приносить. Разбудил эту пушистую заразу, несколько раз показал — как надо делать. А эта негодяйская животная стояла с тупым выражением на лице, смотрела на меня прищуренными глазами, потом зевнула огромным зевком, свалилась на бок и опять заснула. Ну как тут работать в такой обстановке? Плюнул я на это дело и отправился во двор погулять.
А во дворе — чудо из чудес. Стоит Михась с новым мотоциклом «Минск». Оказывается, ему отец пообещал купить мотоцикл, если Михась получит хоть одну пятерку в четверти. Тот, правда, ничего такого не получил, зато весьма кстати засек отца на улице в интимной компании с сослуживицей. Отец правильно рассудил, что пятерки в дневнике — полная фигня по сравнению с тем, что с ним сделает Михасева мамаша, если сынок станет распускать язык. Поэтому мотоцикл был немедленно куплен в какие-то два дня. Подошел я к счастливому владельцу нового транспортного средства и говорю:
— Мсье Мишель! Категорически приветствую. Как стальная лошадка? Уже обкатал?
— Здорово, Пупкинаки! — отвечает Михась. — Пока не обкатал. Только собираюсь. Ты же видишь, я теперь — Харлей Дэвидсон и Ковбой Марльборо!
— Вижу, вижу, — говорю. — Только ты больше похож на Мотоцикл Минск и Ковбой «Наша марка».
— Сам ты «наша марка», — обиделся Михась. — Будешь обзываться, я тебе прокатиться не дам.
— А если не буду обзываться — дашь? — заинтересовался я.
— Вполне может быть, — говорит Михась. — Если поможешь мне укротить стального коня.
А мне-то что? Конечно помогу. Каждому охота на мотоцикле лихо по двору рассекать. Опять же, может быть моя подруга боевая — Ленка из окна выглянет и заценит бравого байкера Василия.
— Вот только проблема одна есть, — сказал Миха. — Бензина у меня нет.
— Фигня, — говорю. — У папика дома лежат две бутылочки с бензином для зажигалки. Сейчас напоим твоего зверя. Бензин — высший сорт.
Принес я бутылочки, залили мы это дело в бензобак, пнули мотоцикл ногой, а он взял и прям так сразу завелся. Миха взгромоздился на сиденье, а я его держу с одной стороны. Вдруг Михась как газанет, я от неожиданности мотоцикл выпустил, тот вместе с Михой упал набок и стал по кругу елозить. Главное, чего делать — не знаю. К мотоциклу не подступиться. Я один раз попробовал, но быстро получил рулем чуть ли не по самому важному у мужчины месту. Наконец, мотоцикл заглох. Миха встал, внимательно посмотрел мне в глаза и как засветит по голове шлемом. Я чуть не упал, а Михась мне этот шлем натянул на уши так, что я ничего не вижу. Во дурак! Я-то чем виноват, что он газанул внезапно. Ладно, снял я шлем, помирился с Михой, опять он сел на мотоцикл, завелся, а я его держу сзади изо всей силы. Михась орет:
— Приготовились!
— Есть приготовились, — ору я.
— На старт!
— Есть на старт!
— Поехали, — заорал Михась прям как Гагарин, резко отпустил сцепление и мотоцикл стрелой помчался вперед вместе с ним и мной (руки-то я отпустить не успел; как-то не сообразил), проехал метров десять и врезался прямо в спину дворнику Кузьмичу, который, ничего не подозревая, мел двор.
Собственно, мне повезло больше, потому что я был сзади и успел удрать на безопасное расстояние, хотя подметки на кроссовках дымились как горящая помойка. А Миха принял на себя основные удары вполне даже негодующего Кузьмича. У меня мысли заработали со страшной силой. Надо же было как-то вызволять Миху. Поэтому я заорал громовым голосом: «Во втором подъезде — прорыв мусоропровода!». И надо же, стратегическая тактика сработала. Кузьмич бросил несчастного Михася и помчался было по направлению ко второму подъезду. Миха успел вылезти из-под мотоцикла и побежал ко мне. Кузьмич прогалопировал немного, потом сообразил, что стал жертвой провокации, помчался обратно и стал долбать метлой ни в чем не повинную мотоциклетную технику.
Следующие пятнадцать минут ушли на восстановление отношений с дворником. Этот гад согласился не добивать мотоцикл только после того, как Миха пообещал каждый день приносить ему по пачке сигарет «Золотая ява».
Я Михасю сказал, чтобы он сильно на газ не давил. А то еще одна такая встреча, и от мотоцикла мало что останется. Сел он снова на железную лошадку, завелся, скомандовал «Майна», я его отпустил и, как ни странно, Михась более-менее сносно поехал по двору. Вихлялся он, правда, в разные стороны, но для ковбоя «Наша марка» это смотрелось вполне терпимо. Не обошлось, конечно, без небольших катастроф дворового масштаба. Михась снес два мусорных ящика, один раз врезался в березку и наехал на бобтейля Тофика, который мирно таскал по двору своего хозяина Газанфара Мамедовича. Впрочем, больше пострадал сам Миха, потому что Тофик — огромный как теленок, и его даже машиной толком не переедешь. Камаз для этого нужен. Но Тофик все равно обиделся и довольно ощутимо куснул Михася за задницу, а потом вырвал здоровенный клок из сиденья. Так что Миха покатался довольно капитально. Конечно, всякие мелочи в виде улетания в кусты и наезда на управдома я уже не считаю. И кусты, и управдом не к такому привыкли.
