— В 12 часов, — начинает бурчать он, типа обидевшись.
— Громче! — говорю я, потому что ненавижу, когда бурчат в трубку.
— В ДВЕНАДЦАТЬ ДНЯ-Я-Я-Я-Я-Я! — орет он так, что у меня правая барабанная перепонка чуть ни склеилась с левой.
— Благодарю вас, сэр, — говорю я ледяным голосом. — Леди все расслышала. А вы, сэр, если намерены по-прежнему орать, как кастрированный бабуин, то положите сначала трубку. Потому что я вас и без трубки прекрасно услышу.
— Тебе не угодишь, — бурчит он. — То тихо тебе, то громко. Какая ты привередливая — ужас. Я раньше в тебе такого не замечал.
— И что ты этим хочешь сказать? — интересуюсь я. — Что мне будет отказано в чести сопровождать тебя на этот «Комтек»?
— Ну… — начинает он.
— Что-о-о-о-о-о?!?!?!
— Да нет, нет, — заторопился он, — конечно, ты не будешь лишена этой чести. — Встречаемся в 12 дня на остановке 905 года у шашлычной, которая теперь аптека в полдень.
— Сергей, — говорю, — с печалью в душе, но я вынуждена вам сообщить страшную новость — вы пьяны в дым!
— Это почему это?
— Да потому что ты несешь всякую чушь! Что значит «на остановке у шашлычной, которая теперь аптека»?
— Это значит, что там раньше была шашлычная, — объясняет он.
— Ну?
— А теперь там кобзоновская аптека!
— Что значит «кобзоновская аптека»? — интересуюсь я. — Там сырые яйца для голоса продают, что ли?
— Откуда я знаю, что там продают? — сердится он. — Кобзоновская аптека — и все. Я туда и не заходил ни разу.
— Как я узнаю, что это кобзоновская аптека? — снова интересуюсь я. — Там вывеска такая висит, что ли?
— Да не висит там никакой вывески! — снова злится он. — Но все знают, что это кобзоновская аптека. У кого хочешь спроси!
— Сереж, — говорю я очень тихо. — Я уже давно в курсе, что существует огромная разница между мужчиной и женщиной в восприятии окружающего мира. С этим, увы, приходится считаться.
— Это ты к чему? — подозрительно спрашивает он.
— Я к тому, что только мужики могут назначать встречу на остановке у бывшей шашлычной, где теперь кобзоновская аптека. Лично я не смогу попасть на встречу, используя подобную систему координат. Там метро рядом есть?
— Есть, — отвечает он. — Улица 1905 года.
— Давай встретимся на этой станции в центре зала, — предлагаю я. — Самый удобный способ. А потом поведешь меня хоть к шашлычной, хоть к Кобзону, хоть куда.
— В центре зала плохо встречаться, — авторитетно заявляет он. — Потеряемся в момент!
— Предлагай другой вариант, — терпеливо говорю я.
— Давай у эскалатора последнего вагона, который на самом деле первый из центра, — предлагает он. — Только сверху, а не снизу, если смотреть сверху. Оттуда удобно выходить к бывшей шашлычной.
Я некоторое время потрясенно молчу. Потом тихо говорю:
— Сереж, ты меня любишь?
На том конце тут же появляется напряженное молчание.
— Я тебе сейчас задумаюсь! — взрываюсь я.
— Да нет, — говорит он. — Конечно люблю и все такое. Просто хотелось как-то покрасивее выразиться.
— Не трудись, милый, — говорю я. — Не выражайся. Просто если ты меня любишь, пообещай исполнить одну необременительную, но важную для меня просьбу.
— Обещаю, — важно говорит он, — если это меня не обеременит.
— Встреться со мной в центре зала метро «Улица 1905 года», — просительно говорю я. — После этого веди меня, куда хочешь.
— Ну хорошо, хорошо, — бурчит он. — Хотя я не понимаю, почему ты не врубаешься. Ведь это так просто. На том месте была шашлычная…
— До встречи, милый, — говорю я и вешаю трубку.
На всякий случай, я приехала за 15 минут до назначенного срока. В метро, как ни странно, уже ощущалось присутствие выставки. По перрону гуляли странного вида молодые люди, на многих из которых были нацеплены таблички с какими-то именами и цифрами. По виду подавляющее большинство было точь-в-точь похоже на Сергея, когда я его первый раз встретила: джинсы, свитер, длинные волосы и совершенно отсутствующий взгляд, погруженный куда-то внутрь.
Наконец, заявился мой благоверный, который спустился сверху. И тут только я заметила, насколько благотворно на него повлияло общение со мной. Конечно, фрак с бабочкой он не надел, но выглядел вполне прилично, и даже от недавно сделанной прически еще что-то осталось. Но самое главное — взгляд! Взгляд у него уже не был обращен только куда-то внутрь себя, как у остальных программистов. Я так думаю, что это исключительно моя заслуга.
Сергей прибежал, несколько запыхавшись, и заявил, что пора отправляться наверх, потому что народ уже собрался, и все только нас и ждут. Я ответила, что, собственно, и не собиралась торчать в метро до вечера, поэтому мы отправились наружу… Вышли из метро и Сергей меня быстро повел к этой кобзоновской аптеке, где напротив раньше была шашлычная, и где, по его словам, собиралась вся эта программистская камарилья.
Пришли. Рядом со входом в аптеку действительно толпился народ довольно странного вида. Там были как совсем молоденькие ребята, так и довольно взрослые. Но у всех в лице было что-то общее, как будто я попала на встречу одной баскетбольной команды. Почти у каждого на одежде был прикреплен прямоугольничек с именем и какими-то цифрами.
— Хай, пипель! — приветствовал Сергей эту компанию. — Знакомьтесь — это Ирина. Моя боевая подруга.
— Привет, — сказал мне один высокий парень. — Я — сто три точка двадцать три.
— А я, — сказал другой, — сто двадцать девять точка пятнадцать.
— Четыреста семьдесят седьмой, — представился приятного вида молодой человек в очках.
— Триста пять пятнадцать, — лихо щелкнул каблуками еще один.
И вот так вся толпа называла мне какие-то цифры. И только один, слава Богу, цифры не называл, а представился как Энола Гей. Красивое имя. Где-то я его, кстати, слышала. Наконец, все познакомились и стали обсуждать, как им добираться до выставки. Я у Сережи тихонько спросила:
— Сереж, а они все бывшие зеки или наоборот — нынешние космонавты?
— В каком смысле? — не понял он.
— В том смысле, что они все друг друга какими-то цифрами называют, как бывшие зеки. Или космонавты.
— А что, космонавты друг друга тоже цифрами называют, как и мы? — поинтересовался Сергей.
