— Всё. А теперь верни деньги…
— Не понял, — изумился Колбаско.
— А что тут непонятного? Я тебе одолжил деньги, чтобы ты проводил меня до дома. Ты проводил меня до дома, и теперь верни деньги. Логично?
— В таком случае, — жестко выговорил поэт, — я верну тебе деньги, если ты проводишь меня до «Жар-птицы». Логично?
— Но выпивка за твой счет, — добавил Вовец.
— За счет «Жар-птицы», — уточнил поэт.
Рекламная жар-птица над входом в казино переливалась и искрилась всеми возможными и невозможными цветами, исчезала где-то вверху, оставляя кометный хвост, и снова возвращалась на место.
В казино входили люди двух сортов — молчаливые, сосредоточенно-трезвые или веселые, в меру подвыпившие мужчины в сопровождении молодых женщин полулегкого поведения. Возбужденные мужчины, перед тем как войти, подстегивали себя, обращаясь друг к другу: «Порвем?» И сами себе отвечали уверенно: «Порвем!»
Посетители проходили через рамку. По обе стороны рамки стояли двухметрового роста охранники в черных костюмах.
Колбаско прошмыгнул через рамку, не издав ни одного подозрительного звука и, указав на Вовца, сказал:
— Это со мной.
Вовец торжественно поведал, что ничего металлического при нем нет и даже вставные зубы — пластмассовые. Но едва он вошел в рамку, раздался резкий высокий звук.
— Оружие? — спросил охранник.
— Мое оружие — слово! — гордо ответил Вовец.
— Ключи? — спросил охранник.
— Потерял! — гордо ответил Вовец.
— Телефон? — спросил охранник.
— Двести тридцать восемь пятьсот двенадцать! — отчеканил Вовец.
— Я имею в виду мобильник, — уточнил охранник.
— Послушай, за кого они меня принимают? — возмущенно обратился Вовец к поэту.
Публициста отвели в сторону и стали предметно обшаривать металлоискателем. Где-то в районе лобка металлоискатель издал характерный писк.
— Думаете, он у меня железный? — захохотал Вовец и расстегнул молнию.
— У него молния из металла, — сказал охранник коллеге.
— Пропусти его, — приказал коллега.
— Это попрание прав человека! — возмутился Вовец, когда они прошли в игровой зал. — Ноги моей больше не будет!..
Они вошли в огромный зал, по всему периметру которого стояли, как часовые, сверкающие всеми мыслимыми и немыслимыми огнями игральные автоматы. Зал был пуст. Лишь в дальнем углу сидел за автоматом сгорбленный старичок. Они подошли ближе. Старичок пытался засунуть в щель мятые, полурваные купюры разного достоинства. Когда ему это удавалось, он бил по одной из клавиш, и на дисплее появлялись прыгающие и квакающие лягушки и жабы. Старичок завороженно смотрел на этот танец будущего благополучия и приборматывал: «Давайте, лягушечки, давайте, миленькие мои жабоньки, давайте, мои маленькие…» Он бормотал это, пока вращались на дисплее барабаны. Когда раздавалось сухое безнадежное «клац» и барабаны останавливались в ожидании очередной порции финансовой подкормки, старичок начинал шипеть: «Чтоб вы сдохли, земноводные вонючие! Падлы стоеросовые! Пидарасы зеленые!..» И он снова запихивал в щель очередную купюру и снова бил по клавише: «Давайте, лягушечки, давайте, миленькие, давайте, маленькие мои…» Клац. «Чтоб вы сдохли, земноводные вонючие! Падлы стоеросовые! Пидарасы зеленые!..»
— Что это с ним? — спросил Вовец.
— Это Степан Савельевич, — тихо и уважительно сказал Колбаско, — бывший директор зоопарка… Внесен в Книгу рекордов Гиннесса… Восемьдесят четыре часа не отходил от автомата…
— Мафусаил пошел на побитие? — отреагировал Вовец.
— Ему на самом деле тридцать восемь лет, — уточнил Колбаско. — Просто долго не дающий автомат сильно старит…
— А что он хочет поймать?
— Джекпот! — таинственно произнес Колбаско. — Оптимальная выдача!
— Джекпот — это сокращенно Джек-Потрошитель, — засмеялся Вовец, довольный собственной шуткой.
— Типун тебе на великий могучий свободный русский язык, — испуганно отшатнулся Колбаско и перекрестился.
— А почему в зале только один директор зоопарка? — спросил Вовец.
— Это зал для пипла, — ответил Колбаско. — Настоящие игроки в «випе»… Пошли…
Перед дверью в «вип» стоял двухметровый охранник.
— Мы в «вип», — гордо отчеканил поэт. — У меня разрешение от хозяина. А это со мной.
— Да идите, вас никто не держит, — зевнул охранник и открыл дверь.
Вип-зал напоминал аэропорт, забитый пассажирами из-за многодневной задержки рейсов. Зал буквально кишел китайцами. В прокуренном воздухе звенело сплошное «янь! инь! юнь! мяо!», сквозь которое иногда прорывалась неописуемая матерная ругань с кавказским акцентом и русским многообразием.
— Почему так много китайцев? — изумился Вовец.
— А ты в Китае был? — спросил Колбаско.
— Нет.
— Так там еще больше…
К ним подошла длинноногая девушка в бикини.
— Что-нибудь закажете? — спросила она с улыбкой.
— Дарлинг! — сказал поэт. — Принеси-ка нам по двести грамм «Платинового стандарта».
— У вас карточки или за наличный расчет? — поинтересовалась девушка.
— Это мой гость! — грозно сказал Колбаско, указав на Вовца.
— А вы чей гость? — спросила девушка вежливо, но безразлично.
— Ты что, новенькая? — заорал Колбаско. — Я гость хозяина.
— Пойду спрошу у пит-босса, — сказала девушка и исчезла в китайской массе. Через короткое время она появилась с подносом, на котором стояли два стакана с водкой.
— То-то же, — гордо выдохнул Колбаско.
— Пит-босс разрешил принести вам «Гжелку», — доложила девушка, — но сказал, что это в последний раз. Вы уже и так задолжали.
— Совсем оборзели, — буркнул поэт, протягивая публицисту стакан…
Они выпили, давясь и морщась, и Колбаско стал протискиваться к своему любимому автомату с тремя птицами, а Вовец направился в туалет.
У входа в туалет стояла длинная очередь китайцев. Вовец пристроился за последним. Китаец повернулся к нему и, показав на очередь и отодвинув Вовца чуть назад, сказал:
— Янь инь тюнь пянь…
— Что пьянь? — не понял Вовец.
— Моя не пила пьянь! — замахал руками китаец. — Моя сань тинь пунь!
— Дунь, — миролюбиво сказал публицист.
Китаец дунул.
— Теперь плюнь, — попросил Вовец. Китаец плюнул.
— Фунь! — приказал Вовец, ничего не имея в виду.
Но китаец пукнул.
