«Для вас это будет эксклюзивное интервью», — несколько раз повторила в трубку по-немецки Машка, как ее называла Валентина, «переводчица на общественных началах». Это означало, что другие газеты не будут общаться с Присядкиным, пока он находится в Германии. Корреспондент из Франкфурта должен был приехать в Кельн завтра утром. Ради этого Валентина и сама пожертвует походом по магазинам, и Игнатия не пустит на конференцию. «Хватит уже, сходил, теперь год расхлебывать будем».
— Корреспондент придет в десять. Не ссы, я буду сидеть рядом, все будет под контролем… Анечка, милая, ты-то как тут оказалась? — Валентина сменила тон, — Что ж ты мне не сказала, что едешь в Кельн? Мы ж с тобой на днях говорили по телефону?
— Валя, никакого заговора тут нет, — зная Валькину мнительность, сразу расставила точки над «и» Анна. — Я постоянный член «Хельсинки Уотч», и поэтому каждый год езжу на эти конференции. Они все время в разных странах. На этот раз здесь, через год, кажется, будет в Праге. А Игнатия я даже не видела в составе участников. Видимо, они все перерешили в последнюю секунду. Должна была быть от России, насколько я понимаю, еще журналистка Поллитровская, но она, ясное дело, предпочла отправиться в Америку на вручение Пулитцеровской премии. Премия пустячная — всего тысяча долларов — но в мире журналистики самая престижная. Это как бы «Оскар» для журналистов. Выдается по семи номинациям. На всю жизнь знак качества в глазах международного сообщества, куча заказов на книги, бесконечные приглашения выступить в качестве эксперта, ну и так далее. Вот, видно, они в последнюю минуту и заменили ее на Игнатия… «Чернокозово — конек Поллитровской, — вспомнилось Присядкину, — наверное, сценарий сегодняшнего заседания готовился под нее, а я случайно попал под обстрел». Валентина недоверчиво покачала головой. Ей не понравилось предположение, что какую-то Политтровскую заменили целым Игнатием Присядкиным. Не та весовая категория у Поллитровской все-таки. Тем более, что в свое время она училась с Валентиной на журфаке, и Валентина прекрасно помнила, какой жалкий вид имела приехавшая завоевывать Москву хохлушка Поллитровская. Правда, тогда ее фамилия была Мазепа.
— Я смотрю, вы втроем, — продолжала Анна Бербер. — А мне Сашку не дали пригласить. Сказали, если с сынишкой, то за свой счет. (Анькиному «сынишке» как раз исполнилось 30 лет и у него самого уже были дети).
— Видишь ли, Анна, мы с Машкой именно приехали за свой счет, — важно произнесла Валентина. Приятно все-таки принадлежать к категории людей, которые куда-то ездят за свой счет. И хотя Валентина впервые в жизни заплатила за поездку из собственного кармана, какую-то выгоду из этого она сумела извлечь: вот Аньку поставила на место.
— Игнатий был на высоте, — не унималась Анна, пропустив мимо ушей информацию про состоятельных Присядкиных, летающих в Европу за свой счет. — Он такой молодец! Он наплевал на то, что он кремлевский чиновник, он выступал как настоящий большой писатель, как правозащитник, как человек с сердцем. Он не думал о последствиях, для него главное было донести правду!
«Вот именно, не думал о последствиях», — злобно отметила Валентина. Она не сомневалась, что последствия будут.
— Валя, — жалобно сказал Игнатий — ну кто обратит внимание на эту мелкую конференцию. Неужели ты думаешь, что президенту на стол кладут стенограммы выступлений на каких-то заштатных конференциях?
— Я не знаю, что ему кладут. У тебя много врагов, не забывай. Завтра на интервью надо быть предельно взвешенным. Вечером будем репетировать.
— Как вечером репетировать? — удивилась Анна. — Вечером прием у бургомистра в честь конференции.
— Да, в самом деле, — раздумчиво произнесла Валентина. — К бургомистру нельзя не пойти. Ну значит репетировать интервью будем прямо сейчас.
— Ребята! — застонала Анна Бербер, — пойдемте обедать. Тут у вас прямо на первом этаже в гостинице шикарная пивная с сосисками. Представьте только, с настоящими немецкими сосисками.
— Да, мама, пойдем уж обедать наконец! — стала противным голосом требовать Маша, заслышав о настоящих немецких сосисках.
— Нет! — стояла на своем Валентина. Дело было прежде всего. Надо было спасать репутацию, точнее карьеру Присядкина. К тому же в холодильнике их ждали привезенные из Москвы консервы, и совершенно необязательно было тратить деньги на то, чтобы лишний раз пообщаться с назойливой Анькой, которой и в Москве-то было too much.
— Валя, подумай, надо же подкрепиться, — вступил в разговор Игнатий, больше всего боявшийся остаться с Валентиной наедине. И потом у него тоже на нервной почве жутко разыгрался аппетит. — Валь, мы же не знаем, какие он будет задавать вопросы. Что тут репетировать. По ходу разберемся.
— Не занимайся шапкозакидательством, Игнатий. У тебя «по ходу» всегда получается лажа…Ну ладно, пошли пиво пить.
И вся компания отправилась вниз в пивную.
Утренний корреспондент оказался толстяком самого добрейшего вида. Он включил диктофон в тот же миг, как только опустился в кресло. Но Валентина не дала ему раскрыть рта:
— Я надеюсь, что окончательный текст интервью вы пришлете нам на прочтение и визирование, — строгим голосом завуча сказала она (в ее трудовой деятельности, кстати, действительно был эпизод, когда она работала завучем в школе).
— А какая в этом необходимость? — удивился корреспондент. Стало ясно, что он прекрасно владеет русским языком. «Странно, подумала Валентина, среди московских корреспондентов за последние годы я его не помню».
— Это на тот случай, чтобы мы были уверены, что вы ничего не исказили в высказываниях господина Присядкина.
— Я ничего не смогу исказить в высказываниях господина Присядкина, потому что все его высказывания будут записаны вот на этот диктофон. А диктофонные записи у нас в редакции хранятся несколько лет.
— Ну а я если он ошибется в чем-нибудь, мало ли — оговорится, к примеру,
и мы не сможем внести нужные коррективы?
— Я надеюсь, что нашей редакции не придется публиковать ошибочную информацию. Если ошибка будет существенна, нам придется за нее позднее извиняться. Постарайтесь быть максимально точным, — обратился немец к Присядкину.
— Он-то постарается, — продолжала гнуть свою линию Валентина. — Но неужели вам трудно прислать нам по факсу текст перед опубликованием?
— Да, мне действительно это будет трудно сделать, так как это интервью увидит свет уже завтра утром. Я практически с колес зашлю его в номер прямо отсюда.
— Значит, вы не покажете нам текст интервью до опубликования?
— Вы совершенно правильно меня поняли. Не покажу. Ну что ж, начнем.
— Начнем, — после некоторого раздумья сказала Валентина. С газетой «Франкфуртер рундшау» она решила не ссориться.
— Скажите, господин Присядкин, означает ли ваше вчерашнее выступление на конференции по правам человека, что позиция Москвы по чеченскому вопросу, возможно, в ближайшее время изменится?
