— Погодите, что вы говорите такое. Момон закончил юрфак МГУ, — прервал Болотин главу фонда, который так и сыпал известными фамилиями. В каждой компании всегда находится такой краснобай, который все-то про всех знает. Такие люди всегда раздражали немногословного Болотина.
— Что касается Момона, — продолжил Болотин, — я ж, наверняка, лучше всех присутствующих его знаю. Он все ж таки был моим советником в администрации…
— Зачем же вы его назначили при его-то репутации?
— А что репутация? Нормальная, между прочим, репутация. Очень предприимчивый и сообразительный молодой человек. Сам бы я, может, и не назначил. Но он мне достался от предшественника. Так и остался со своим кабинетом и неясными полномочиями.
— Погоди, погоди, это что ж, тот знаменитый Момон, которого считали казначеем «семьи»? — воскликнул ориентировавшийся понаслышке в кремлевских тонкостях бывший главный редактор.
— Да бросьте вы с этими байками про «казначеев», — благодушно заметил Болотин. — Вспомните: и Березу, и Ромку Барабовича, и Момона казначеями в газетах называли, хотя, уж поверьте мне, не бывает столько казначеев сразу.
Тут все уважительно замолчали. Болотин, по всей видимости, был единственным человеком среди собравшихся, который точно знал, кто же в действительности распоряжался средствами «семьи».
— Я о Момоне знаю только как о бизнесмене, — встрял в разговор незнакомый Валентине гражданин в смокинге. — Все его бизнес-проекты были крайне удачными. Ну вот возьмем, например, супермаркеты «Восьмой континент». Или создание сети банков для выкупа советского внешнего долга. Тогда они с будущим премьером Космодемьяновым, страшно сказать, сколько миллионов себе намыли. Иногда, конечно, срывался, бывали неудачи. Лопнул банк «Империя». Или, например, помните, был скандал с «Банк оф Нью-Йорк»? Там Момон мощно наследил. Или когда ему, если помните, не удалось уже при новом президенте пропихнуть в министры юстиции своего семидесятилетнего папашу. Уже указ был подготовлен. Клянусь. Помешала мелочь: президент, занеся перо, вдруг увидел имя-отчество новоиспеченного министра — Соломон Людвигович. Да и потом, помните, журналисты долго искали, на кого же по бумагам записан танькин пресловутый замок в Гармиш-Партен-Кирхене? Оказалось, на имя момоновской личной юристки, англичанки…
- Ну хватит уже, — перебил рассказчика Сутаров, — знаем, знаем такого Момона, можешь не пояснять. Если все, что с ним связано, вспоминать, мы тут до утра не встанем из-за этого стола.
— Да, лучше сменим тему, — согласился Болотин.
— Извините, — Сутаров обратился к человеку, рассказывавшему историю нехорошей брежневской квартиры, — вы же не закончили ваш интересный рассказ. Что же стало с Андреем Брежневым после развода? Остался без квартиры?
— Естественно. Забросил манатки в свой раздристанный «Мерседес», который в свое время Леониду Ильичу немецкий канцлер Вили Брандт подарил, и уехал жить на довольно-таки скромную дачу в Жуковку. А что еще оставалось делать? Семейная лодка разбилась об быт, как говорится. А в дедушкины хоромы на Кутузовском въехали счастливые молодожены — Момон и бывшая андрюшина жена Надя с двумя мальчишками.
— Идиллия, — заметил Сутаров.
— Да я бы не сказал. Через пару лет Надька скончалась. (Валентина вздрогнула: что-то жены у всех мрут как мухи. Она вспомнила своего бывшего супруга Сашку, неожиданно оказавшегося вдовцом).
— Да ну! А от чего же?
— Ну этого никто не знает.
— А дети?
— Момон тут же отправил их учиться в Англию. Один там прижился, другой не смог. Вернулся, поступил в военное училище в Лефортове. Там и живет сейчас в казарме, на общих правах. Будущий военный юрист.
— Какой вы однако информированный товарищ, — прищурился Болотин, внимательно глядя на прифранченного сотрудника подозрительного общественного фонда.
— Работа у меня такая, — загадочно ответил тот.
— «Наша служба и опасна и трудна»? — уточнил Болотин.
— Ну типа того.
— Понятно. Вы знаете, мне не понравилось, как вы сейчас изложили эту всю семейную историю Сашкину. Как вы не можете понять, у человека горе было нешуточное, а вы все с каким-то юмором непонятным. Он с Надеждой был знаком с детских лет, со школы, еще тогда за ней ухаживал, а потом судьба их развела.
— Зато она не развела его с другим одноклассником — Александром Лебедкиным, которому Момон, сидя в Кремле, помог стать крупным банковским олигархом, а потом чуть не сделал московским мэром, — снова затянул свое информированный гость.
Но Болотин уже не обращался на него внимания:
— То, что крупный финансист, опытный предприниматель работает советником в администрации — что ж тут такого. Так повсюду: и в США, и везде. Ничего вредного, в мою, по крайней мере, бытность, он не посоветовал. После кризиса 1998 года, между прочим, очень энергично поработал в президентской комиссии по его преодолению…
— Ага, сам создал кризис, заработал на нем, и сам же потом преодолел. Вот молодец…
— Молодой человек, — покровительственно сказал Болотин своему собеседнику, хотя тот на вид был ненамного младше его, — вы судите о внешней стороне событий. А объективно без представителей крупного бизнеса, разумеется преданных нам представителей, — дела государственные решать ох как трудно. Между прочим, Момону с Барабовичем самую маленькую комнатку выделили на Старой площади, наискромнейшую…
— Они что же, в одной комнате сидели? Не знал, не знал, — искренне удивился информированный.
— Да, за соседними столами, причем чтоб поставить стул для посетителя, уже там просто не было места. А вы говорите, воротилы…
Замечание Болотина задело его собеседника.
— Ну просто бедная овечка ваш Момон, — вскипел тот. — А то, что человек, активно занимающийся бизнесом, одновременно был экономическим советником главы президентской администрации, давало ему колоссальные возможности для личного обогащения. Под ним были десятки, а думаю, что и сотни фирм, причем не только российских, и он, пользуясь своим особым положением, разумеется, работал в их интересах. Вот, говорят, например, что Момон полностью контролировал всю российскую таможню.
— Ну и правильно говорят, — вяло парировал Болотин, — председателя же таможни Ванькина он порекомендовал, они однокурсники, друзья. Вот если у вас спросят: а кого б вы порекомендовали на ответственную должность? Конечно, вам на ум прежде всего пришли бы ваши знакомые. Там курс на юрфаке у Момона был еще похлеще, чем у Андрюши Брежнева в МГИМО: Джерхан Полываева, которая, например, сделала его одним из спичрайтеров президента: она писала политическую часть президентских выступлений, а Момон экономическую. Вы не знали? Вот знайте. Еще и такая польза от него была.
— Вообще-то политическую писал я, — обиделся Сутаров, — а Джерхан только редактировала…
Валентина, внимавшая этому разговору, мысленно перебирала в уме всех выбившихся в люди ее однокурсников с журфака. Кстати, их оказалось немало. Среди них был даже убитый Владислав Листьев. Но почему-то ни с кем из оставшихся в живых она не сохранила добрых отношений. Уж куда как полезным мог бы оказаться, например, влиятельнейший пресс-секретарь московского мэра, но в студенческие годы она оскорбила его каким-то свои ксенофобским высказыванием (он имел ярко выраженную азиатскую внешность), он запомнил, и вот пожалуйста — теперь она локти кусает, прямой путь к мэру отрезан, а там столько всяких сладких благ, в мэрии в этой, гори она ясным пламенем. Некоторые пошли напрямую в бизнес. Но и они, как ни нарезала вокруг них и их жен круги Валентина, не стремились перейти на дружескую ногу. Держались на расстоянии. Однокурсницу же Поллитровскую Валентина, наоборот, упорно не желала признавать «выбившейся в люди», хотя в последние годы она сделалась знаменитостью…
