Он в тот момент был увлечен артисткой Большого и Малого театров — Аглаей Дмитриевной Страшенной и за течением общественной жизни практически не следил…
АКТЕРЫ
Может быть, сравнивая свою возлюбленную с теми, кто перечил ему на политическом поприще, Маркофьев все упрямее повторял:
— Политики — это жалкие, развлекающие население марионетки, которые, в отличие от подлинных мастеров сцены, за свое хамство и непотребство получают немалое вознаграждение. Я бы уподобил их цирковым медведям, которые за пряник станут плясать перед публикой в короткой юбчонке, не прикрывающей их срам… Надо влить в их ряды свежую кровь!
УКРОТИТЕЛЬНИЦА
О медведях и цирке он обмолвился не случайно. Вскоре после триумфального путешествия с инвалидным креслом — к нашей стремительно увеличивающейся инициативной группе примкнула известная прима провинциальных шапито и центрального манежа, дрессировщица и укротительница, чей внешний вид наводил жуть не только на бедных львов и тигров, но и на широкие зрительские слои. На митингах и собраниях она щеголяла в шубах и накидках из шкур замученных ею животных. Ее муфта из гривы последнего на земле снежного барса ввергал модниц в состояние экстаза. А на ногах ее красовались туфли из кожи крокодилов, специально закупленных и привезенных с Ямайки для парада-аттракциона рептилий, который наша теперешняя единомышленница репетировала вот уже пятый год и никак не могла включить в свою сольную программу.
— Такая вамп-дама необходима нам как воздух, — говорил Маркофьев. — Ее навыки мы просто обязаны перенять. Человек — животное. Цирковой медведь. Приучается прыгать в те кольца, которые ему подставляет история. Танцует на тех бочках, которые предлагают обстоятельства. Пример нашей страны подтверждает это лучше и нагляднее, чем все теоретизирования на сей счет. Предложили условия социализма — и люди стали плясать под социалистическую дудку. И прыгать сквозь охваченные пламенем кольца цензуры и несвободы. Отменили диктат — и, пожалуйста, людишки стали перековываться, вернее, расковываться, приноравливаться к новым условиям. Скачут как блохи по просторам свободного рынка — кто во что горазд. Пока железная длань государства их снова не сгробастала… С людьми можно творить что угодно, они поддаются любому нажиму, их позвоночник принимает любые формы и изгибы, и он не окостеневает с годами, как некоторые утверждают …
ЦИРК
— Но с человеческими особями надо быть столь же осторожным, как с цирковыми четвероногими тварями, — предостерегал Маркофьев. — Чуть что — могут выйти из повиновения. И порвать дрессировщика и зрителей. Что и произошло в России во время революции 17-го. Инстинкты взяли верх и победили разум. Да, в человеческом обществе, как и в человеческом организме, постоянно происходит борьба между инстинктами и разумом. Революция — это восстание инстинктов! Надо следить, чтоб подобного не повторилось. Держать разношерстную и кусачую публику в узде…
БИТЬ СУКОВАТОЙ ПАЛКОЙ
При зверинце, в котором верховодила, дрессировщица открыла школу воспитания собак. Каждый желающий мог привести сюда свою псину и, даже если собаченция была непослушной и агрессивной, после недельного курса муштры, хозяин получал ее ласковой и покорной. Секрет натаски и вышколивания был прост: собаку сажали на цепь перед входной дверью. Рядом клали суковатую палку. Любой прохожий, и уж непременно все, кто посещали зверинец, должны были ударить животину побольнее и со всего размаху. Когда, спустя неделю, хозяин приходил за кобелем или сукой, те ползли к нему на животе и лизали его ботинки.
Этот пример Маркофьев (в расширительном, аллегорическом, разумеется, плане) собирался экстраполировать на свою избирательную практику.
ВЛАСТИТЕЛИ ДУШ И УМОВ
— А еще, — говорил Маркофьев, — хотелось бы окружить себя гурманами духа, эстетами мысли, властителями умов, сливками, то есть духовными пастырями нации… Теми, кто являет собой пример высокого служения музам. И провидит ход вещей далеко вперед. Не идет на компромиссы и сделки с совестью. Не позволяет себе опускаться до прислуживания власти. Презирает материальные блага, превыше всего ставя нравственность и чистоту помыслов. Не эстрадными дешевками, которые липнут ко мне со всех сторон, а небожителями. Которыми все восхищаются и с которых берут пример.
Но высочайшей пробы элита не хотела подпускать нас к себе.
С НЕОЖИДАННОЙ СТОРОНЫ
Помощь подоспела с неожиданной стороны. Я поделился трудностями с Вероникой. Она, в свою очередь, поведала о наших загвоздках своему папаше. Он позвонил мне, разгневанный и свирепый:
— Кто там из них кобенится? Назови поименно. Я им устрою, я им покажу, как стоить из себя целок и недотрог!
Оказалось, он всех этих кумиров знает как облупленных, видел писанные их рукой заявления о согласии сотрудничать с компетентными органами, читал их доносы друг на друга. Он и мне, не таясь, продемонстрировал ряд пергаментно хрупких и желтых от времени, а также свеженьких договорных бланков — с обязательством выполнять отдельные поручения и осведомлять соответствующие инстанции и заинтересованные структуры со всевозможной информацией самого широкого профиля… Подписи под документами, я вам доложу, стояли такие… Что я закачался. И засомневался.
— Это наверняка фальшивка, подделка! — воскликнул я.
Будущий тесть не стал меня переубеждать и разуверять. Лишь хитровато посмеивался. При мне он бегло пролистал личные дела людей, которых мечтал привлечь к участию в своей свите Маркофьев.
— Этот, — говорил будущий тесть, тыча в фотографию бородатого типа, — изнасиловал юную уборщицу, та пришла гонять пыль в его кабинете… На крючок похоти мы его и поймали… Этот, — разглядывал он фотографию налысо обритого типа, — занимается махинациями с брильянтами, переправляет их за границу в театрвльных декорациях, но мы смотрим сквозь пальцы, он весьма ценный агент… Эта грымза, — брал он следующую фотографию, женщины с леденящим взглядом холодных глаз, — прикончила мужа, влила ему в ухо яд по классической схеме, она сделает все, что мы скажем, иначе упрячем ее в тюрягу, результаты вскрытия ее супружника хранятся в наших сейфах и могут быть извлечены хоть завтра…
Он говорил ровным спокойным голосом. Я же кипятился все больше:
— Не верю ни единому слову! Есть предел цинизму! Вам не удастся скомпрометировать в моих глазах тех, кому я всегда поклонялся! И поклоняюсь. Подлинно святых… Незамаранных…
Мой пафос был излишен. Все, в чьи фамилии ткнул пальцем Маркофьев (мой будущий тесть составил внушительный список на трех страницах), явились на учредительную конференцию нашего движения. Все проголосовали за резолюцию, зачитанную Маркофьевым. Те же из неприглашенных, чей край одежды я считал себя недостойным облобызать, обиделись, что их не позвали.
— Вот никогда бы не подумал… Зачем им нужно сотрудничество с секретными службами? — недоумевал я.
Будущий тесть отвечал солидно:
— Кто бы иначе позволил им так привольно себя вести? Насиловать уборщиц и торговать бриллиантами? Кто бы позволил им подняться? Выбиться? Стать знаменитыми? Публиковать антигосударственную ахинею и переправлять ее зарубеж, снимать на киноленту и показывать порномерзости, заводить любовников и любовниц в подведомственных труппах, причем в неограниченных количествах… Кто бы им все это разрешил? То, за что чиновники лишаются мест и окладов, эта братия ставит себе в заслугу и еще просит, клянчит орденов и финансирования своих забав — из народного кармана…
