Педагог, читавший нам первые лекции по неорганической химии, как выяснилось, находился в больнице. Это заставило Маркофьева поторопиться.
— Отправимся завтра рано утром. Рано-рано, часов в одиннадцать-двенадцать. Отвезем подарок лечащему врачу. А старичку накупим фруктов и соков, — распорядился мой друг.
Профессор был оповещен о нашем намерении.
Я ждал Маркофьева с девяти. Он не появлялся. У меня были мелкие дела, но отлучаться из дома я боялся: вдруг бы благодарный наставнику ученик явился в этот самый момент и меня не застал? Дозваниваться было бессмысленно: гостиничный номер не отвечал, у свинарочки и Лауры было сплошь занято, в офисе шли ремонтные пертурбации, а мобильник мой друг, видимо, выключил.
В обед позвонил Овцехуев и сказал, чтобы я никуда не уходил: они уже заканчивают пить пиво, после чего Маркофьев сразу же отправляется ко мне.
— Там все равно посетителей пускают с пяти до семи вечера, — сказал он.
Но и в семь Маркофьев не проклюнулся.
Я собирался ложиться спать, когда в дверь позвонили. Это был он, еле державшийся на ногах. Ни слова не говоря и не снимая пальто, он проследовал в комнату и плюхнулся в кресло.
— Еда в доме есть? — не слишком членораздельно, язык его заплетался, спросил он. Я даже не сразу разобрал отдельные слова. Он нетерпеливо, но более внятно повторил:
— Ты что, не нальешь мне тарелку супа?
Я принялся его кормить. По мере того, как насыщался, загульный мой друг делался все более вменяем. Взгляд становился сфокусирован и осмыслен, речи — доступны пониманию.
— Мы должны проведать нашего учителя, — повторял он.
Я кивал, не желая спорить. Ребенку было ясно, что никуда мы уже не поедем. Кто на ночь глядя едет в больницу?
Маркофьев вздремнул, всхрапнул и преобразился. Лихо поднялся на ноги и начал меня торопить. Я пытался его увещевать. Он не принимал возражений.
— Поехали… Сам же говоришь: надо держать слово. Раз обещали — навестим.
Мы вышли на улицу, я сел за руль "мурзика", поскольку служебный автомобиль Маркофьев не помнил, где потерял.
— Хрен его знает, куда-то мы еще заезжали, в какие-то еще рестораны и бары, короче, я забыл, где водитель меня обещал дожидаться… К тебе добирался на такси, — рассказывал он.
Свет в окнах клиники не горел, двери были заперты. Маркофьев принялся барабанить в стекла первого этажа.
— Откройте немедленно! Приехали из администрации президента! — кричал он.
В больничных помещениях началось движение. Стали выглядывать встревоженные и заспанные пациенты.
— Откройте немедленно! Впустите нас! — метал громы и молнии Маркофьев.
В оконном проеме возникла трущая глаза медсестра.
— Больница закрыта. Люди спят, — тихим голосом пыталась угомонить она буяна.
— Не слышишь, мы по поручению президента! — продолжал бушевать мой друг.
— Приезжайте утром…
— Немедленно! — требовал Маркофьев. — Мы должны повидать крупного ученого и передать ему пожелания скорейшего выздоровления от главы нашего государства… Личное послание…
Медсестра помялась.
— Я скажу дежурному врачу…
Окна больницы вспыхивали одно за другим.
— Поехали отсюда, — Я тянул Маркофьева за рукав. — Неудобно. Всех подняли. И нашему учителю не доставит радости этот визит.
Вместо ответа Маркофьев впрыгнул в машину и надавил на клаксон. Раздавшийся вой поднял, наверно, даже покойников в морге. Из распахнувшейся двери приемного покоя к нам бежал врач в белом халате.
— Что вы делаете! — кричал он. — Угомонитесь!
— Почему заставляете ждать? Мы прибыли с важной миссией! — обрушился на него Маркофьев.
— Я вызову милицию! — грозил врач.
— Хоть все ФСБ! — Маркофьев вновь нажал кнопку бибиканья.
Врач капитулировал.
— Хорошо, заходите, — зло разрешил он. — В какой палате ваш пациент?
— Сейчас выяснится, что приехали не в ту больницу, — шепнул я.
— Не пукай в бредень, не пугай карасиков, — отвечал человеколюб и кандидат в депутаты, бодро шагая длинным больничным коридором и сверкая глазами. — Где здесь у вас послеоперационные доходяги? Наш старикан должен быть среди них.
Врач едва поспевал за нами. Следом семенила медсестра. Из палат выглядывали бледные больные.
— Ну-ка, все по местам! — хохотал Маркофьев. — Я из крематория, приехал комплектовать план на завтрашний день. У меня недобор, большой интервал в работе печей. Печи надо эксплуатировать на полную катушку, равномерно, иначе они портятся…
Старичка-профессора мы отыскали в двухместном реанимационном боксе. Он мирно посапывал и не проснулся, даже когда мы над ним склонились. Его сосед, пучеглазый хрыч, пробовал возмутиться нашим поздним вторжением, Маркофьев пригрозил, что устроит ему эвтаназию, и ворчун прикусил язык.
Маркофьев вытащил связку ключей и погремел ею над ухом спящего. Профессор встрепенулся.
— Что? Сколько времени? Откуда вы взялись, — сев на постели, бормотал он.
Маркофьев расплылся в улыбке.
— Привезли вам пожелания скорейшего выздоровления от первого лица нашей страны…
Профессор все еще плохо соображал — возможно, после сна, возможно, из-за недавнего наркоза. Свесил ноги, пытаясь нащупать ими тапочки.
— Что вы делаете! — ужаснулась медсестра. — Ему нельзя подниматься! Он неходячий!
Врач обессиленно прислонился к дверному косяку.
— Есть в вашем лечебном заведении спирт? — спросил эскулапа Маркофьев. И пояснил. — Ну, которым протирают иглы шприцов и прочие инструменты? Принесите граммов двести и три мензурки. Надо отметить встречу.
Лекарь, потеряв над собой контроль, бросился на Маркофьева с кулаками. Медсестра завыла и побежала, наверно, вызывать милицию. Я пытался дерущихся разнять. Но они повалились на кровать пучеглазого ворчуна и сплелись в тугой узел.
Когда под утро возвращались домой, Маркофьев, сидевший рядом со мной в машине, прикладывал к синякам на лице прохладные металлические ключи, те самые, из-за которых началось побоище, и довольно говорил:
— Зато научная интеллигенция теперь за меня… Все, как один. Хотя странно: даже спирта в этой хваленой больнице не нашлось… Как же они тогда лечат? А ведь носят высокое звание врачей…
КЛЮЧ
Позже он признался, что, уходя из палаты, где лежал учитель, — увидел в замочной скважине двери ключ и повернул его. После чего спрятал в карман.
— Пусть пучеглазый подергает утром запертую дверку, — хохотал он. — Может, швы разойдутся!
ПРОСТОЙ НАРОД И КРЕСТЬЯНСТВО
